Нина Яковлевна — женщина деловая и предприимчивая. Как я понял, хороший мастер-закройщик, она на все эти смутные годы в России с 1991 по 1998 год уехала в Америку, в город Бо-каритон, штат Флорида. Ее принцип жизни прост и безыскусен: «Я буду жить так, как хочу, той жизнью, которая мне нравится». Ее дочь Евгения — призерша конкурсов красоты, и сын Михаил, теперь уже Майкл, живут и учатся в Америке. А женщина она действительно обаятельная — кареглазая, чернявая, общительная. Что-то, видно, перепало ей из древнего рода Вишневецких. Но это все уже вроде бы и не имеет никакого отношения к судьбе Михаила Федоровича, так неожиданно для самого себя покинувшего навсегда свой родной хутор.
Он так и остался не прощенным ни своей женой Варварой, ни детьми. А внуки, похоже, уже не понимают и не чувствуют всей глубины и жгучести той давней трагедии. А о том, что трагедия их деда все еще не завершилась и продолжается, когда его самого уже нет на свете, и может каким-то краем в любой момент задеть их, это ведь совсем неочевидно…
Какое мне дело, казалось бы, до тех странных событий, происходивших уже почти век назад на хуторе Лебедевском? Какое мне дело до тех людей, которых уже нет на свете, жизнь которых уже не переиначить? Что мне до них, никогда их не видевшему, чья жизнь была так же быстротечна и мимолетна, как и моя… Но почему тогда они припоминаются мне, каким-то невероятным образом встречаются, зачем-то воскресают из дремучего небытия… И почему так тревожат меня, о чем пытают и что я хочу через них узнать и постичь? И узнаю ли?.. Но если это, вопреки всему, каким-то немыслимым образом сохранилось, убереглось, удержалось в памяти — значит есть в нем какой-то, пока непостижимый нами смысл. Ведь удерживается в памяти обычно то, что необходимо, без чего действительно не обойтись.
СУПРЯГА
Имя человеку никогда на Руси не давалось произвольно, но сообразуясь с общим мировым и народным порядком, не иначе как заглядывая в святцы. Потому имя и оказывается столь тесно связанным с его судьбой. Даже произвольно данное, оно все же обладает таинственным и магическим свойством влиять на судьбу человека. То же самое происходит и с фамилиями, которые образовывались самыми причудливыми и прихотливыми путями. Человек обычно всей своей жизнью подтверждает смысл своего имени.
Федор Васильевич Супряга, как впоследствии и его дети, оправдал свою фамилию полностью. Ведь Супряга — значит совместная работа, взаимопомощь, чуткость и отзывчивость. Жил он на хуторе Кирпили. В молодости служил в Тифлисе. Тогда к нему и приезжала его жена Татьяна Ивановна. Сохранилась фотография, сделанная там же. На эту фотографию невозможно и теперь, спустя век, смотреть без восхищения и некоторой зависти. Сколько человеческого достоинства, сколько уверенности в самом виде Татьяны Ивановны, стоящей подле мужа своего…
После службы отец отделил Федора Васильевича в станицу Гривенскую. Купил сыну подворье, снабдил всем необходимым для хозяйства. Там его, урядника, избрали атаманом станицы. Он атаманствовал и вел хозяйство, а Татьяна Ивановна занималась детьми. А нажили они их восемь душ: старший Александр 1899 года рождения, Петр, Антонина, Дмитрий, Екатерина, Андрей, Николай, Дарья…
Федор Васильевич завел в Гривенской большой сад. А еще он любил цветы, поэтому все подворье было усажено сиренью.
Остатки его сада сохранялись до Великой Отечественной войны. Внуки еще помнят, как во время войны в саду маскировались пушки, катюши, а солдаты рубили яблони на дрова.
Федор Васильевич и Татьяна Ивановна в очень пожилом возрасте умерли почти одновременно, когда в 1920 году красные подходили к Гривенской. Умерли, как вспоминает теперь внук, от переживаний за детей своих. Их сирень отцвела как-то нежданно и быстро…
В августе 1920 года Александр Федорович Супряга, понимая всю опасность, грозящую ему, как сыну атамана, решил уйти в отступление. Зануздал коня, одел казачью форму и зашел в хату, попрощаться со своими малыми детьми. Но дети, догадавшись в чем дело, подняли крик. Со слезами вцепились ему в ноги, спрашивая: зачем ты нас бросаешь? Плача, умоляли его, не оставлять их одних. И тут дрогнуло сердце Александра Федоровича. Он снял форму, разнуздал коня. Форму и оружие спрятал в сарае, а на дверях хаты написал мелом, крэйдой: «Осторожно — тиф!» Сам упал на пол в хате и долго лежал неподвижно, неизвестно о чем думая.
Когда красные вошли в станицу, в хату к нему никто не зашел, но обыскали сарай и нашли форму. Выбросили ее в ерик, а по станице поползли слухи, что Супрягу утопили. Когда же революционный пыл у неистовых преобразователей жизни несколько поостыл, Александр Федорович занялся хозяйством, построил новую хату. А когда началась коллективизация, сдал безропотно в колхоз лошадей и инвентарь. Колхоз был рыболовецкий и назывался именем Крупской.