«Хорунжему Рябоконю.
Глубокоуважаемый Василий Федорович!
Будучи еще за границей, я слышал о Ваших боевых заслугах. Став на территорию Русской земли, я еще больше узнал о Вас, о Ваших неоценимых боевых подвигах. Будучи в тюрьмах Новороссийска, Екатеринодара, Ростова — везде сами большевики, мне говорили о Вас. Забрав у моего отца и у меня все имущество, зверски замучив многих членов моей семьи, подлая, кровожадная, не смывшая до сих пор еще казачью кровь, советская власть под страхом смертной казни начала предлагать мне заняться вылавливанием бело-зеленых и различных контрреволюционных организаций и проч. На предлагаемую мне роль Иуды я согласился, дабы дать возможность себе уйти из цепких рук поработителей, зверей неслыханных в истории человечества. Под маркой советского работника мне удалось уйти в объятия камышей и лиманов Таманского отдела. Морозы, снег, дожди, а мне приходилось быть под открытым небом. Мало кто из казаков давал мне приют. Большинство из казаков перекрасили себя в подлый, противный всем народам революционный цвет. Срам, позор казачеству, забыли заветы своих отцов и дедов. Я убедился, что былая твердыня и гордость Русской императорской армии — казачество под влиянием различных жидовских лозунгов окончательно разложилось и утеряло свое первобытное значение.
Василий Федорович, быть может, Вы подумаете, что я потерял все надежды на светлое будущее. Нет, скажу Вам откровенно, вся надежда на тех, которые за границей, там казаки, да и здесь еще есть. Хотя и мало. Неделю тому назад я беседовал с одним полковником, прибывшим из заграницы. Он меня заверил, что самое большее, как через два месяца, придут из-за границы. У меня со мной всего пятнадцать человек, имеем лошадей, седла, но недостаточно вооружены. В нескольких боях я израсходовал почти все патроны и потерял двух самых верных боевых казаков. Не имея достаточного вооружения и принимая во внимание то, что еще преждевременно производить какие-либо крупные операции и выступления, благодаря чему могло бы поплатиться своей жизнью мирное, не революционное казачество, я решил отойти на исходное положение и только лишь защищаться и сохранить себя и других для будущей работы, когда настанет момент. Лично я советовал бы и Вам не подымать преждевременно казачество, которое легко может и предать Вас, не имея поддержки извне. Вам необходимо только защищаться и сохранить себя и верных казаков для будущей недалекой работы. Вы не должны увеличивать свой отряд, в противном случае большевики могут наводнить воинскими частями ту местность, где Вы оперируете, а если нас будет мало, то они не пошлют против нас воинских частей, а будут посылать милицию и комсомолистов, а с этими мы справимся. Пока мы не должны наступать, развивать операции, и дабы сохранить себя, должны защищаться. К этому элементу, а именно к тому, кто будет гоняться за нашей жизнью и вообще выдавать нас, нужно применять самые суровые меры, включительно до расстрелов и поджогов имущества. Последний способ я считаю самым радикальным. А главное, не нужно верить всяким проходимцам, посылаемым большевиками против нас, ибо это может погубить нас. Не нужно никого принимать. Со мной был случай: пришел ко мне один из моих бывших сослуживцев — казак, под видом скрывающегося от советской власти, я его принял и выдал винтовку. Впоследствии оказалось, что он специально был послан ко мне большевиками. Благодаря случайности я вывернулся. Один из казаков гривенских хуторов, заметив это, предупредил меня. Подставной зеленый был уничтожен мною. Желаю от души Вам успеха. Уже недалек тот час, когда мы свободно вздохнем и встряхнем с себя ненавистное жидовское иго. Пишите мне через Тимофея Павленко. Пока, будьте здоровы. Готов всегда к услугам.
Подъесаул Кубрак.
3 мая 1924 г.»
То, о чем писал Василию Федоровичу неведомый подъесаул Кубрак, было ему хорошо известно давно и обстоятельно обдумано. Пропагандистский же душок письма его отталкивал, и он не пошел на встречу с этим доброжелателем. И, как оказалось, не напрасно, ибо так готовилась ему ловушка, его арест или убийство. Обладал он все-таки каким-то звериным чутьем, выработанным за долгие годы бездомной, камышовой жизни.