У Степана потемнело в глазах.
- Барчук?! - как эхо он повторил. И вдруг взревел, распаляясь от гнева, - Барчук!? Ну, говори, говори дальше! Что ты ещё слышал от людей?!
- Больше ничего. А барчук Лексей Дмитриевич и вправди из Москвы приехали. Неделю уж здесь. Отдыхают от учения.
Степан сжал кулаки, глаза его налились кровью, опрометью бросился из избы.
Гаврила испуганно закричал:
- Э-э, Стёпка, ты что? Чего удумал?
Побежал за ним следом. Но куда там?! Степан быстрее ветра мчался в сторону поместья. Не догнать....
Гаврила схватился за голову, испуганно прошептал:
- Убьёт! Зачем я сказал?!
У Степана сейчас действительно на уме только одно - убью!
С чёрного хода заскочил в дом, осторожно прошёл кухню и - к знакомому кабинету, где не раз ломал шапку перед барином с нижайшей просьбой - отдать Степаниду в жёны. Из щели под дверью пробивался свет. Степан бесшумно приоткрыл дверь и по-кошачьи подкрался к барчуку. Тот сидел за столом и рассматривал рукоять кинжала, украшенную драгоценными камнями. Прилизанные волосы.... Белоснежный стоячий воротник рубахи.... Задушу!
Алексей Дмитриевич или услышал шорох, или почувствовал присутствие постороннего, - обернулся. Он увидел огромные ручищи Степана, тянущиеся к его горлу, и лицо, полное ярости. Машинально направил лезвие кинжала на холопа. Но Степан перехватил оружие и повернул его в обратную сторону. Брызнула господская кровь. Степан бросился прочь и уже не видел, как голова молодого барина упала на стол, опрокинулась свеча, загорелась скатерть.
Степан мчался от усадьбы в сторону леса, сжимая в руках окровавленный кинжал. Сзади него - пламя: горела барская усадьба. Впереди зияла кромешная тьма. И тут разразился летний дождь. Ливень! Он хлестал в лицо, смешиваясь со слезами, стекал по шее и груди за пазуху. Но он не мог остановить несчастного. Степан, спотыкаясь, падая и поднимаясь, бежал и бежал.
Наконец, выбившись из сил, он рухнул лицом вниз на влажную подстилку из молодых трав. Долго лежал так, до самого рассвета.
- Господи! За что?! За что, Господи! - шептали губы, - За что?!
Перед его глазами возникла Степанида. Она с любовью взывала к нему:
- Стёпушка, сокол ясный, ненаглядный мой! Что же ты наделал? Сгубил себя.
- Он - тебя! Я - его! Чего уж обо мне печалиться, - услышал он свой надтреснутый болью голос.
Дождь давно прекратился. Степан сел на пень, достал образок из-под рубахи, поднёс к глазам. Почудилось ему, что не Божья матерь на нём изображена, а Степанида с не рождённым младенцем. Долго смотрел на неё, читая молитву. Поцеловал образок, вкладывая в этот поцелуй любовь и нежность, боль и жалость, спрятал под рубаху. Взгляд коснулся кинжала - он не помнил, как отбросил его, но поднял и заткнул за пояс.
2. Кудеяры
Сгущались сумерки. Мартовский морозец уже схватил талые лужи. Налетел студёный ветер. По дороге, дзинькая колокольчиком, мчалась запоздалая карета. Помещица Тучина с сыном-недорослем и его дядькой возвращались из гостей. Они спешили: на дорогах было небезопасно. Тати в округе развелись в премножестве. Недавно ограбили настоятеля монастыря, который вёз оклады к новым иконам, хотя и ехал он не один - под охраной пяти солдат и унтер-офицера. Но это не помогло, несмотря на то, что солдаты всю дорогу держали пистоли и фузеи с взведёнными курками. Одного шиша даже подстрелили, и тот упал с древа, словно глухарь битый. Но разбойников было много - гораздо больше охраны. И никому, кроме попа, уйти не удалось. Полегли родимые от неправедных рук. А священнослужитель, когда пальба началась, бежал - и к исправнику.... Вызвали подкрепление. Но погоня, осмотр места происшествия ничего не дали - шайки, как не бывало. Передавали и другие слухи о грабежах и убийствах, и, в основном, в вечернее время. Вся округа была поражена татьбой. Даже родилась пословица: "Орёл да Кромы - ворам хоромы, Ливны ворами дивны, а Елец - всем ворам отец, да и Карачев на поддачу!" Так что опасения пассажиров кареты были не напрасны.
Тучина, то и дело, высовывалась из окошка и торопила кучера. Она боялась, что ночь застанет их в пути.
- Говорила же, что раньше надо выезжать, а ты всё с барышнями любезничал, ручки им выцеловывал, - ворчала она, обращаясь к сыну, - "подождите, маменька", вот и подождали. Скоро совсем стемнеет. Что будем делать тогда? Где укрываться от татей? Лучше б сами принимали гостей. Пусть щами да грибами, зато в безопасности.
- Да, что Вам за охота, маменька, брюзжать, всё равно скоро дома будем. Тут вёрст-то всего осталось.... Митька, сколь вёрст до дому? - высунувшись в окно, прокричал недоросль кучеру.
Митька ничего не ответил. Его внимание было занято другим. Тройка резво приближалась к лесу, который круто огибала просёлочная дорога. Неожиданно в том месте, где она подступала близко к деревьям, со старой сосны на облучок кареты спрыгнул мужик с лицом, вымазанным сажей.
- Вор, - едва успел выдохнуть кучер, как ему в бок уткнулось острие ножа.
- Пикни только, кишки выпущу, - прошипел разбойник и зверски зыркнул очами на несчастного возницу. Перехватив у него вожжи, мужик остановил экипаж и примотал кучера вервью к облучку.
Тучина выглянула в окно узнать в чём дело, но разбойники уже бросились к дверцам кареты и предстали перед её испуганным взором. Барыня пронзительно закричала:
- Караул, тати!
Грабитель схватил её за плечи и начал выволакивать из кареты. Она, изловчившись, укусила его за ухо. Тот на мгновение выпустил жертву из рук, и она с воплями бросилась бежать в лес.
Другой - с криками: "Держи! Уйдёт!" - догнал барыню и с силой ударил ребром ладони по шее. Она охнула, обмякла и кулем пала на землю. Он быстренько заломил ей руки за спину и обмотал их верёвкой.
Тем временем у кареты завязалась настоящая драка. Едва разбойники вытянули из экипажа дядьку и попытались связать его, как недоросль неожиданно резво прыгнул на одного из них и изо всех сил стал сжимать ему горло руками. Разбойник попытался сбросить надоедливого щенка и вертелся волчком, хрипя от натуги. Но тот вцепился в него, как клещ. Грабитель всё же исхитрился и разжал мальчишке руки, затем, присев, перебросил его через плечо. Отлетев к карете, недоросль ударился головой о колесо и затих. Старик, проклиная негодяев, бросился к воспитаннику, но несколько тел навалились на него, и после недолгого сопротивления дядьки, его тоже связали.
Кучер сидел на облучке и следил выпученными от страха глазами за происходящим. Помочь он не мог, убежать тоже.
- Обшарьте карету! - резко приказал предводитель шайки, с чёрной повязкой на лице. Кривоногий бородатый малый бросился к экипажу и вскоре вынес из него погребок с серебряными приборами, несколько подушек в вышитых наволочках и корзину с провизией.
- Негусто, - цокнул языком главарь, - подушки оставь, сие пустое, остальное можешь брать.
Вдруг раздался крик пришедшей в себя барыни:
- Кудеяры проклятые, погодите, злодеи, всех вас переловят. Нашли, кого грабить, беззащитную вдовицу. И тут её взгляд упал на неподвижное тело сына.
- А-а-а-! Убили! Убили, изверги! - истошно завопила мать, пытаясь освободиться от пут. Да и дядька не молчал. Он кричал, ругался, плевался, грозил Божьим судом.
- Заткни им пасти, а то, не ровен час, кто услышит - велел главарь, обращаясь к юркому, кудрявому парню, и указал также на недоросля:
- Вишь, шевелится уже, его тоже свяжите, да покрепче. Да к дереву, дереву всех примотайте!
И строго пригрозил злосчастным путешественникам:
- Будете плохо себя вести, порешим. А так, если, конечно, не сожрут вас волки, останетесь живы. Ребята, лошадей выпрягите! - продолжал он распоряжаться, - а ты, - он тихо обратился к чернявому кудряшу, - отведёшь их к цыганам. Напомни Бейко, что у него должок с того раза, пусть не задерживает.
Тот, кивнув головой, выпряг коней и, вскочив на одного из них, погнал добычу к цыганам. Остальные разбойники, гружённые отъятым добром, через полверсты вышли к замызганной коляске с впряжённой в неё старой лошадью, которая безмятежно подрёмывала в ожиданье хозяина.