Бабушка сомневалась, стоит ли посвящать в сантерию своих дочерей. Ей было досадно, что некоторые, менее одаренные, чем она, сантеро приобретали в Гаване богатство, в то время как ее санто оставляли ее прозябать в бедности. Она начала задумываться о лучшей жизни для своих светлокожих дочерей. Она заметила, что состоятельные люди, чью одежду она стирала, считают сантерию препятствием для восхождения по социальной лестнице. Однако, когда маме было три года, она услышала стук барабанов на празднестве сантерии в доме по соседству, убежала от матери и пробралась на бембе. Там в малышку вселился Чанго и не покидал ее тело, пока не были исполнены некоторые предварительные ритуалы посвящения.
В одиннадиатилетнем возрасте мама выиграла конкурс молодых исполнителей на радио. Так началась ее сорокалетняя карьера в развлекательной индустрии. Она выступала на радио, в ночных клубах, пела для кино и телевидения. Этот успех, который она ставит в заслугу своим санто, позволил ей занять социальное положение, которого она не смогла бы добиться другим способом. Когда ее карьера только набирала обороты, маме предложили очень выгодный контракт на турне по Южной и Центральной Америке. Предполагалось, что это первое путешествие за пределы Кубы сделает славу мамы международной. Ее агент категорически настоял на том, чтобы она приняла предложение. Но, когда она уже собиралась сесть в самолет, серьезный чернокожий мальчик лет двенадцати, одетый в черные широкие брюки и красную рубашку, подошел к ней и сказал: «Сеньора, не уезжайте». Мама отказалась подняться на борт, даже несмотря на то, что ее багаж был уже в самолете. Импресарио попытался уговорить ее все-таки полететь с труппой. Получив отказ, он разозлился и уволил ее. На следующий день всю страну потрясли новости об авиакатастрофе, унесшей жизни многих замечательных, талантливых людей. Мама непоколебимо верит, что это Элеггуа материализовался и спас ей жизнь, ведь, как утверждает поверье, одно из воплощений Элеггуа — это вечное дитя, а его цвета — черный и красный.
На пути к социальному и артистическому успеху мама скрывала свою приверженность к сантерии от большинства новых друзей. Дома она продолжала исполнять ритуалы сантерии и верила, что славу и богатство ей принесли санто. Три маминых удачных брака с выдающимися людьми — миллионером Бенни Хаммером еврейско-канадского происхождения, мексиканским артистом Гильермо Часаро (сыном популярнейшего певца Мексики Тоньи ля Негры) и богатым медиком Раулем Канизаресом-Версоном, графом Брюне, упрочили ее положение в высшем обществе Гаваны. Но даже от мужей она скрывала, что была жрицей сантерии. С моим отцом они расстались, когда мне было семь лет (через двадцать лет они вновь поженятся). После этого мама стала практиковать сантерию более открыто и позволила старшим сантеро, направлявшим ее духовную жизнь, посвятить меня в тайны санто. В иле я услышал волшебные древние истории об оришах и стал частью загадочного мира сантерии.
История моей семьи показывает всю сложность и даже противоречивость отношения кубинцев к сантерии. В следующей главе рассмотрены обычаи и учреждения, которые помогли сантерии войти в кубинское общество.
Глава 3. Эволюция и выживание сантерии
Я йоруба, я рыдаю на языке йоруба, на лукуми.
Кубинец-йоруба, Кубе я отдаю свой плач, радостное рыдание йоруба, что бьет из меня ключом.
Потомки йоруба более, чем какая-либо другая африканская группа на Кубе, преуспели в сохранении своей культуры и даже повлияли на сам облик Кубы в процессе, который великий кубинский антрополог Фернандо Ортис назвал транскультурацией. В своей книге «Кубинская полифония»[16] Ортис рассказывает об истории Кубы, большая часть которой связана с экспортом сахара и табака. Согласно Ортису эти товары выводили на музыкальном инструменте под названием Куба то нестройные, то гармоничные мелодии. Белый сахар и коричневый табак — отличные метафоры для двух основных расовых составляющих острова — европейцев (испанцев) и африканцев (лукуми, конголезцев, карабали). Эти две расы причудливо смешиваются между собой, постепенно добавляя к кубинскому пейзажу новые многоцветные оттенки, иногда нежные, иногда яркие. Поэтому и само течение жизни на Кубе бывает то нестройным, то гармоничным. Куба полна противоречий и одновременно необычайно целостна.
Как однажды заметил Фидель Кастро, эта страна скорее афро-испанская, нежели латиноамериканская. И хотя расовые взаимоотношения между черными, белыми и мулатами всегда были достаточно бурными (см. Приложение 1), мощное влияние африканской культуры в целом и культуры йоруба в частности на язык, музыку и религию Кубы очевидно.
Эрнесто Лекуона, величайший кубинский композитор, создавал лирические пьесы на испанские мотивы. Однако он был также и мастером афро-кубинских ритмов. Его кузина Маргарита Лекуона, тоже известный кубинский композитор, написала, возможно, самую знаменитую афро-кубинскую песню «Бабалу», которая стала популярной в Соединенных Штатах в исполнении Деси Арназ. В таких случаях именно африканское влияние определяет кубинский дух, хотя мало кто это признает.
Африка оказала воздействие даже на кубинское католичество. Святую Деву Милосердия, которую Пий XII нарек хранительницей Кубы, часто изображают в виде прекрасной мулатки. Старушки «чистого» испанского происхождения, которые усердно машут желтыми платочками в знак приветствия Деве Марии, не понимают, что на самом деле они выполняют древний ритуал приветствия Очун. Цвет Очун — желтый, а сама она отождествляется на Кубе со Святой Девой Милосердия. Сантерия, как и вся африканская культура, не выходит из подполья, но тем не менее вносит неизмеримый вклад в кубинские музыку, язык и фольклор.
На Кубе, так же как и в Бразилии, сложились весьма благоприятные обстоятельства для того, чтобы йоруба смогли сохранить свою культуру. Невольно эту задачу для йоруба облегчили два вида кубинских учреждений: испанские этнические клубы и римско-католическая церковь. Испанские колонисты на Кубе были неоднородны по своему составу. Это были выходцы из Галиции, Бискайи, Астурии, Андалусии и с Канарских островов. Кроме официального кастильского варианта испанского языка они говорили еще и на диалектах, таких, как галлего, каталонский и баскский. На основе своего этнического, регионального и лингвистического родства каждая из национальных групп создавала свои общественные клубы и общества взаимопомощи. В отличие от своих англоговорящих собратьев, испанские и португальские рабовладельцы поощряли разделение рабов по этническим группам, полагая, что таким образом невольники не смогут объединиться для восстаний. Намереваясь обратить рабов и свободных чернокожих в христианство, церковь покровительствовала им в организации своих собственных общественных клубов и обществ взаимопомощи. Эти учреждения, называемые кабильдо, были зеркальным отражением своих испанских аналогов и также создавались на основе этнического, регионального и лингвистического родства. Есть документальные свидетельства того, что к 1568 году африканские клубы, называемые кабильдо, уже существовали в Гаване. Говорят, что некоторые из них все еще функционировали после кубинской революции. Вскоре после появления кабильдо у них появилось необыкновенно важное предназначение — хранить «старые традиции» Африки.
Наиболее серьезной задачей этих клубов стало сохранение ими африканских религиозных верований. Многие африканские традиции до сих пор существуют благодаря этим учреждениям. Но, вероятно, больше всего благ извлекла из них религия йоруба/лукуми. Три великих афро-кубинских наследия, принадлежащих различным лингвистическим группам, дошли до наших дней. Это сохраненные Пало Монте и Пало Майомбе традиции так называемого народа конго, говорящего на банту; общества Абакуа/Ньяньиго народа карабали, чьим языком является эфик; и сантерия, религия народа йоруба. Свои обычаи сохранили также и более мелкие группировки, такие, как, например, народность фон (называемая на Кубе «арара»). Есть основания думать, что лукуми удачней всех приспособились к кубинской среде. Причины успеха сантерии, возможно, кроются в ее схожести с народными формами католицизма, особенно в тех аспектах, которые касаются поклонения святым.