Адмирал Рыбалко не улыбался, держался скованно и жестом указал им на места за столом, за которым уже сидел командир третьей подводной лодки, который кивком поздоровался с только что прибывшими коллегами. Прибывший раньше других командиров офицер являлся капитаном 2 ранга Рюриком Кетовым, командиром «Б-4», самой молодой из четырех подводных лодок. Трое командиров сидели спокойно перед державшимся формально Рыбалко и неторопливо оглядывали небольшую комнату. Напротив них на стене висело Красное знамя с полным наименованием эскадры — 4-я Краснознаменная ордена Ушакова эскадра подводных лодок. На знамени, отделанном по краям золотой бахромой, виднелись пятна воды. С одной стороны знамя выглядело выцветшим; второпях принесенное в помещение, оно было мятым.
Позади всех на стуле с прямой спинкой сидел еще один адмирал, и на погонах его зимней шинели, в которой он находился в холодной комнате, виднелись две звезды вице-адмирала. Этим адмиралом был Анатолий Россохо, начальник штаба — заместитель командующего СФ; он представлял здесь командующего СФ и должен был лично убедиться в том, что четыре подводные лодки, задействованные в операции «Кама», убыли по расписанию и что у командиров лодок нет никаких неясностей относительно применения спецоружия. Россохо не был подводником, но успел покомандовать многими надводными кораблями, был известным специалистом по корабельной артиллерии и имел репутацию нестандартного сторонника многих интересных флотских начинаний. Если на флоте появлялась какая-то новая и передовая идея, то обычно за ней стоял Россохо. Он был резок и напорист, но являлся интеллектуалом и даже писал стихи. Он прославился тем, что организовывал и руководил проводкой первых морских караванов через льды, закрывавшие подходы к северным владениям СССР, из Мурманска в Тихий океан. Такие караваны были чрезвычайно рискованным делом, и с появлением атомных ледоколов Россохо был первопроходцем в проводке караванов торговых судов и военных кораблей, включая подводные лодки, с Северного флота на Тихоокеанский. Использование северного маршрута долгие годы считалось альтернативой длинному пути от района действия одного флота к району действия другого, и одной из основных причин так полагать была возможность перегонять боевые корабли и подводные лодки, не показывая их иностранцам. У Россохо была также репутация опытного океанографа и гидрографа, он дважды был лауреатом Государственной премии СССР за свои книги, в число которых входили «Атлас мирового океана» и сборник избранных стихов. Присутствие хорошо известного адмирала в страшно холодной комнате проходило незамеченным до того момента, пока разговор не зашел о правилах, определяющих применение ядерных торпед, только что погруженных на четыре лодки. Шумков первым заметил адмирала и толкнул локтем Дубивко.
— Погляди-ка, кто здесь! — Все, что связано с этой операцией, подумал Шумков, собрано вместе, как будто убытию было уделено мало места в планировании или убытие вовсе не планировалось. Спецторпеды прибыли за день до прихода лодок, но в бухте Сайда четыре лодки были вынуждены ждать в готовности к погрузке плавучий кран, который почему-то не вышел вовремя из соседнего Гаджиево. Несмотря на задержку, все командиры лодок занимались подготовкой к отплытию и были заняты этим полные шесть часов до прибытия баржи с краном. Теперь неожиданно сидевшие в ожидании инструктажа трое офицеров обнаружили присутствие человека, который был больше легендой, чем реальностью, офицера, которого они меньше всего ожидали увидеть этой ночью в бухте Сайда.
Дверь домика опять отворилась, и вошел командир четвертой подводной лодки, капитан второго ранга Виталий Савицкий, в сопровождении командира бригады капитана 1 ранга Агафонова и начальника штаба бригады капитана 1 ранга Василия Архипова. Они поприветствовали адмирала Рыбалко, который неуклюже переминался с ноги на ногу.
— Начнем, товарищи, осталось мало времени, — отрывисто произнес Рыбалко.
Прибывшие быстро заняли свои места за маленьким столом. Рыбалко начал говорить, а старшие по рангу адмиралы Фокин и Россохо продолжали спокойно сидеть позади него на стульях, расставленных вдоль стены.
В углу комнаты стояла небольшая печка, топившаяся углем; в своей средней части она раскалилась до розового цвета, и через плохо заделанные швы кирпичной кладки был виден полыхавший внутри огонь. Комната была наполнена едким запахом сгоревшего угля, пробивавшимся через кривой дымоход. Несмотря на топившуюся печку, в комнате было холодно и сыро, а пол казался ледяным, поэтому адмирал Рыбалко притоптывал ногами и вертел ими из стороны в сторону. Сейчас Рыбалко являлся командующим эскадрой, которая специально для похода на Кубу была переименована в Двадцатую особую эскадру.
— Доброе угро, товарищи командиры, — начал он. — Я не буду касаться деталей ваших маршрутов и боевых задач, потому что они ясно обозначены в запечатанных конвертах, которые уже находятся на борту всех ваших лодок. — Приступ кашля прервал его, он прикрыл рот носовым платком, отдышался и убрал платок в карман. — Сейчас вы имеете только общее представление о том, куда вы направляетесь. Я хочу передать вам персональные приветствия от командующего Северным флотом, чуть позже вы можете задать вопросы мне и адмиралу Фокину, представителю Главного штаба ВМФ, с которым я имел удовольствие провести последние четыре дня.
Адмирал сделал паузу и посмотрел на старшего по званию адмирала.
— Вы все встречались с ним два дня назад во время последнего инструктажа на борту плавбазы «Дмитрий Галкин». Повторяю, что подробности ваших боевых задач изложены в пакетах, и прошу вас после погружения довести их до ваших основных офицеров.
Рыбалко замолчал и оглядел каждого из командиров, словно хотел обнаружить малейшие признаки непонимания.
— Адмирал Фокин просил меня подчеркнуть тот факт, что в ходе выполнения поставленных задач каждый из вас несет на своих плечах колоссальную ответственность.
Основная забота за подготовку лодок к убытию была возложена на командующего СФ адмирала Касатонова и члена Военного совета СФ контр-адмирала Сизова. Фактически же именно адмиралы Фокин и Рыбалко выполнили большую часть работы по подготовке подводных лодок и непосредственно помогали командирам, когда у тех возникали трудности с получением дополнительных запчастей и провианта. Адмирал продолжал бубнить своим высоким голосом, а Шумков поглядывал на других командиров лодок, которые, хоть и выглядели уставшими, слушали внимательно. Минувшая неделя выдалась жаркой, потому что они взяли на борт большое количество топлива и запасов, заполнив почти каждый сантиметр свободного пространства на каждой из лодок. Шумков заметил, как дежурный открыл печную дверцу и с шумом высыпал в печь банку мелкого угля. Дверца хлопнула, прервав адмирала.
— Архипов, освободите помещение от рабочего персонала.
Начальник штаба вскочил на ноги и бросился к двум дежурным, тесня их к двери на черный как смоль утренний воздух. Потом он вернулся на свое место.
Адмирал продолжал:
— Каждый из вас имеет возможность нанести смертельный урон американским силам, но я призываю вас к сдержанности. Считается весьма маловероятным, чтобы американские противолодочные силы представляли собой нечто более серьезное, чем то, что они являются в повседневной степени готовности, и особой опасности не представляют. — Он опять прокашлялся. — Тщательно изучите ваши боевые задачи, они расписаны очень подробно.
Шумков поглядел на Дубивко, который улыбнулся и слегка повел глазами, показывая, что все это он уже слышал. Эти двое были близкими друзьями, и в прежние годы каждому из них довелось послужить не на одной лодке. Они считались самыми опытными командирами в эскадре и лучшими в бригаде. Они не знали, какова их новая боевая задача, но понимали, получив специальную тропическую форму, что их отправляют надолго, и туда, где будет гораздо теплее, чем на Кольском полуострове. Оба предвкушали приключения, но знали, что менее авантюрные командиры — Савицкий, которого прозвали Свитер, и Кетов, по прозвищу Осторожный, не очень-то приветствовали идею продолжительной командировки. И Шумкову, и Дубивко нравились загадочность и аспект неизвестности их боевых задач.