— Товарищ Рыбалко, говорю вам то, что знаю точно — ваши ракетные лодки «Проекта 629» задержаны на неопределенное время и остаются в готовности к выходу в море по команде.
Семь подводных лодок «Проекта 629» с БР, составлявшие второй эшелон подводных лодок его 20-й особой эскадры, сформированной специально для операции «Кама», должны были выйти в море 23 октября и совершить скрытный переход в Мариэль, однако их задержали, как только президент США объявил о блокаде Кубы. Стоявшая у причалов в Североморске группа надводных кораблей также была готова выйти в море в любой момент и ожидала только приказа на выход. Растущая напряженность в Карибском море вынуждала отложить выход.
Рыбалко не получал никакой информации из Москвы, поэтому Россохо смилостивился — скорее всего, чтобы убрать его подальше от себя и от штаба СФ — и послал в Москву за получением информации напрямую от адмирала Фокина, руководившего операцией «Кама» в ГШ ВМФ. Командующий СФ не дал свой «Ту-104», и Рыбалко пришлось долго ехать поездом, а после каждой такой поездки он чувствовал себя раздраженным, усталым и неуверенным в себе. Его главной заботой были корабли и лодки, которыми он командовал: именно тревога за бригаду Агафонова, которая направлялась теперь в неизвестность, заставила его принять решение направиться в Москву и искать ответы на вопросы.
Забрызганная грязью «Волга» притормозила перед входом в штаб, у дверей которого стояли двое вооруженных часовых, морских пехотинцев. Рыбалко выпрыгнул из машины.
— Поставьте машину вон там и не отходите от нее слишком далеко, возможно, мы вскоре опять поедем на вокзал.
— Есть, товарищ адмирал. — Молодой водитель включил передачу и отогнал черную «Волгу» под дерево — ждать.
Рыбалко откозырял часовым и, преодолевая две ступеньки за один шаг, направился на командный пункт, находившийся на цокольном этаже. Он не был новичком в этом здании, поскольку ранее он прослужил здесь некоторое время в Управлении подводных лодок. Покружив узкими коридорами и миновав знамена и бюст адмирала Макарова, героя Русско-японской войны, Рыбалко неожиданно остановился перед столиком, за которым сидел лейтенант с пистолетом на кожаном ремне, опоясывающем его черную гимнастерку с красными кантами офицера морской пехоты. Форма попахивала влажной шерстью.
— Здравия желаю, товарищ адмирал. — Офицер быстро встал.
— Доброе утро, лейтенант. Моя фамилия Рыбалко Леонид Филиппович, 20-я особая эскадра подводных лодок, Полярный, — и он показал небольшой пропуск.
— Понял вас, товарищ адмирал, — и лейтенант принялся открывать толстые стальные двери. В этот момент к столику подошли еще двое офицеров, у одного из них на погонах виднелись звезды полного адмирала, а второй был капитаном первого ранга со значком командира подводной лодки.
— Приветствую вас, Леонид Филиппович. Каким ветром занесло вас сюда? Мы думали, вы будете находиться на своей плавбазе в готовности к выходу в море, — невесело произнес адмирал Фокин, первый заместитель начальника ГШ ВМФ и руководитель операции «Кама».
— Хочу выяснить, что происходит, товарищ адмирал. — Рыбалко попробовал улыбнуться, хотя оснований для улыбок не было. Третьим в этой группе был капитан 1 ранга Владимир Попов, месяц назад летавший с Рыбалко в Североморск после его встречи с министром обороны. На последней лодке, которой командовал Рыбалко, Попов служил у него старпомом. Они пожали друг другу руки с теплотой. — Рад видеть тебя, Володя, — и Рыбалко впервые за этот день улыбнулся. Попов показал себя превосходным офицером и был назначен командиром ПЛ; теперь он принимал командование новой атомной подводной лодкой, которая строилась в Северодвинске. — Как у тебя дела с приемом лодки? — спросил Рыбалко.
— Никак не могу удрать из штаба, здесь сейчас такое творится, но у меня хороший старпом, который на месте занимается всеми делами. Через два месяца мы должны принять лодку, это «Кит», одна из новых ударных лодок «Проекта 627». Из штаба быстро никак не выберешься, но надеюсь, что к этому времени я буду на севере.
Рыбалко опять улыбнулся, вспомнив неуемный энтузиазм молодых офицеров на своей последней лодке. Новый флот подводных атомоходов забирал самых лучших и блестящих, но и в целом подводники состояли из полных энтузиазма и оптимизма молодых офицеров.
Трое офицеров вошли на командный пункт — большую круглую комнату, наполненную табачным дымом. В центре комнаты стоял стол, имевший форму полумесяца; по внешнему периметру стола были расставлены пятнадцать стульев, за каждым из которых стоял стеллаж. Перед каждым стулом на столе, загроможденном проводами и пепельницами, стояло множество телефонов разного цвета. Стулья были заняты офицерами в разных званиях, каждый из офицеров представлял одно из управлений Главного штаба; самый большой стул, предназначенный для начальника Главного штаба, занимал свое место в центре полумесяца. На столе в беспорядке стояли тарелки с остатками печенья, пустые чайные стаканы и вазочки для фруктов. Большая карта-склейка Атлантического океана свисала со стены, двое молодых матросов корректировали на ней местоположение красных и черных значков. Масса черных значков была разбросана вокруг Карибского моря и к югу от Бермудских островов, а также вдоль Восточного побережья Соединенных Штатов. Красных отметин на планшете было немного. Глаза Рыбалко немедленно запечатлели вид стола и карту, на которой он различил четыре красных силуэта подводных лодок, видневшихся возле Багамских островов восточнее Флориды.
— Чаю, товарищ адмирал? — Молодой дневальный остановился перед ним, держа поднос с тремя стаканами чая и небольшой тарелкой с бутербродами с сыром и огурцом. Рыбалко взял стакан и уставился на карту.
— Товарищ адмирал, — и он взглянул на Фокина, — какая информация по текущей обстановке передана на лодки Агафонова? Они в курсе, что мы находимся в повышенной степени боевой готовности? Знают ли они, что в море вышли американские противолодочные поисково-ударные группы?
Фокин прервал его:
— Леонид Филиппович, Главнокомандующий адмирал Горшков лично запретил нам передавать все, что выходит за рамки обычной информации в плановых передачах для подводных лодок. Наше управление безопасности полагает, что увеличение объема передач может дать основания тем, кто анализирует наш радиообмен, считать, что мы действительно проводим какую-то важную военно-морскую операцию. — Адмирал сделал паузу и взял с подноса стакан с чаем. — Последнее боевое распоряжение, переданное на лодки Агафонова, датировано пятнадцатым октября; согласно этому распоряжению, лодки прекращают переход в Мариэль и выходят на боевое патрулирование, не доходя до Багамских островов, как раз с внешней стороны объявленной американцами блокадной линии под названием «Линия „Грецкий орех“». Вы должны быть знакомы с этим распоряжением, поскольку его копия ушла к вам в Полярный.
Рыбалко кивал и внимательно слушал, становясь все более и более скептическим. Четыре лодки Агафонова находились сейчас в самой гуще американских кораблей, количество которых постоянно увеличивалось, и патрулировали в небольших районах, назначенных им вместо задач, указанных ранее в боевых приказах. Командиры этих лодок не знали элементарных данных о тактической обстановке и о положении дел в общем.
Из отделенной перегородкой комнаты, в которой стучали телетайпы, в помещение командного пункта вошел штабной офицер. Над дверью, из-за которой он появился, висела предупреждающая табличка «Вход воспрещен — совершенно секретный объект». Офицер подошел к адмиралам.
— Товарищ адмирал, это вам.
Адмирал Фокин взял желтый лист телетайпной бумаги, прочел его и передал Рыбалко:
— Прочти, это уведомление мореплавателям. Американцы заявляют, что они собираются сбрасывать в воду сигнальные заряды, чтобы заставить наших подводников всплыть и идентифицировать себя, причем всплывать надо курсом на восток, подтверждая тем самым понимание сигнала.
Рыбалко прочел предупреждение.
— У Агафонова приказ — обеспечить скрытность, они ни за то не всплывут, пока не понадобится заряжать батареи. Нужно, чтобы они знали об этом предупреждении американцев. Вы будете включать это предупреждение в радиограмму для них?