— Подождите немного, — сказал Шумков, — через несколько минут я вернусь. — Вместе со старпомом они пошли дальше к корме, в столовую экипажа. Пройдя трапом в шестой отсек и войдя в отсек кормовых ТА, служивший столовой экипажа при стоянках в порту, они услыхали шарканье ног и шум, издаваемый большим скоплением народа в тесном пространстве. Почти весь экипаж сгрудился внутри отсека. В центре помещения на двух импровизированных столах была разложена закуска — точно такая же, которую он только что видел в офицерской кают-компании.
— Командир! — воскликнул кто-то, и все поднялись.
Это было волнующее зрелище. Собравшиеся походили на оборванцев, большинство выглядели усталыми, с покрасневшими глазами, непричесанными, у них были грязные руки. Они исхудали; некоторые смотрелись так, словно они не ели несколько недель. Шумков рассматривал их, стараясь увидеть каждого. Почувствовал, что они ждут, что он им что-то скажет. Шумков еще раз оглядел собравшихся и заметил среди собравшихся офицера по безопасности спецоружия; как обычно, офицер выглядел робким и потерянным.
Шумков прокашлялся и сказал:
— Продолжайте, присаживайтесь.
Все сели или опустились на корточки, поскольку сидячих мест не хватало. Люди возвращались к нормальной жизни, и у всех поблескивали глаза. Важный момент для подчиненных, напряженно размышлял Шумков. Как передать им слова, только что услышанные от адмирала, слова о том, что они фактически находятся под домашним арестом? И сделать это так, чтобы не погасло воодушевление, читаемое на лицах, — всем не терпится узнать, что сказал адмирал и что с ними будет после мучительных месяцев неясности.
— Товарищи, — начал Шумков, — во-первых, разрешите мне сказать, что я горжусь каждым из вас. Как вы уже, наверное, слышали, мы будем жить на лодке на казарменном положении до тех пор, пока не вернутся остальные лодки бригады и мы полностью не отчитаемся за поход. — Он не стал употреблять слово «расследование». — Адмирал просил меня поблагодарить всех и каждого из вас за работу, выполненную в очень тяжелых и опасных условиях. Со своей стороны я сделаю все, что в моих силах, чтобы как можно скорее получить для всех разрешение на отпуск и отдых. Пока есть время, воспользуйтесь моментом и отдыхайте, всем вам нужен отдых. Вахты выставляться не будут, за исключением дежурной инженерной группы и часового внутри лодки; наружные вахты будет нести личный состав базы. На все сто используйте время для отдыха, кстати, вскоре должна подойти баржа со свежей водой, так что воды в душе хватит на всех.
Он повернулся к выходу, но его позвал главстаршина:
— Командир, вот, — и протянул ему маленький стакан водки. Обычно командиры не пьют с экипажем, но для данной операции протокольные условности давно исчезли, поэтому Шумков взял стакан дрожащей рукой. — Товарищ командир, — главстаршина выпрямился, — мы хотим выпить с вами за нашу лодку, за наши семьи и… это, ну… — Главстаршина стеснялся и поэтому нервничал, потому что для подчиненных в подобной ситуации было необычным выступать с такими словами перед командиром. — Мы высоко ценим ваше… это, ну… строгое… руководство. — Потом он оглядел собравшихся, и вся группа разразилась аплодисментами.
— Ура Шумкову! — и все выпили; Шумков осушил свой стакан и поднял руку.
Он посмотрел на своих подчиненных — на всех лицах было воодушевление.
— Лучше, чем было, у нас бы не получилось. Помните — без вас я ничто.
Шумков быстро повернулся и направился в офицерскую кают-компанию. Шел он медленно, потому что при ходьбе сильно болели ноги, и, конечно, ему не хотелось, чтобы офицеры заметили слезы у него на глазах. Шумков устал и мог бы спать всю ночь, не просыпаясь. Он так и сделал потом — спал целых двенадцать часов.
«Б-130» вернулась в бухту Сайда седьмого декабря, а шестнадцатого декабря на «Б-4» прибыли Кетов и командир бригады. Поджидая Савицкого и Дубивко, они находились на лодках на казарменном положении. На следующий день после возвращения Кетова опять подошла баржа со свежей водой и запасом свежих продуктов. Экипажи безуспешно рвались на берег, но теперь хоть еда у них стала нормальной. Следующей закавыкой была организация непрерывной подачи свежей воды с берега, поскольку они уже опорожнили первые две баржи. Целых два дня механики бились над этой проблемой, а кончилось это тем, что подошла третья баржа с водой, и они заполнили все емкости для питьевой воды и впервые за несколько недель помылись в душе, не жалея воды. Оба командира предпочли бы разместить свои экипажи на берегу в казармах или в более удобных каютах, которые, как они знали, были на борту плавбазы ПЛ «Дмитрий Галкин», находившейся в Полярном, всего в пятнадцати километрах от них, однако по какой-то причине им приказали оставаться в изоляции и почти инкогнито до возвращения остальных лодок. За исключением того, что сказал им Рыбалко, Шумков и Кетов и понятия тогда не имели, почему так происходит. С течением времени они узнали, что все делалось в интересах безопасности, так как власти не хотели, чтобы где-нибудь просочилось неофициальное словцо о промашке советского флота в тесных объятиях американских противолодочных сил в Карибском море. Как это часто случалось в те годы в СССР, безопасность стала их главным врагом: они поджаривались и ждали на своих все еще зловонных лодках. Хорошо хоть, что стало гораздо прохладнее, однако въевшийся запах паров дизеля и хлора пропитал их одежду и все на лодке.
На второй день совместного пребывания в бухте для осмотра обоих экипажей прибыла команда офицеров-медиков. Санитарное состояние личного состава привело их в ужас, они выписали какие-то лекарства и дали мазь от язв и сыпи. Обе лодки до сих пор не получили достаточного объема воды, потому что на третьей барже запас воды кончился на второй день; некоторым так и не удалось отскрести грязь в теплой пресной воде. Через два дня они безмерно обрадовались, увидев прибывающую «Б-59» Савицкого. Были ранние утренние часы и темень, хоть глаза выколи, когда они услыхали гудок с буксира, поданный по команде Савицкого, швартовавшегося рядом с «Б-130» в родном гнездышке. Несмотря на такую рань, оба экипажа высыпали на палубы своих лодок, приветствуя возвращение третьей лодки. На следующее утро, когда экипажи собрались и стали делиться своими приключениями, начальник штаба бригады Архипов отправился на берег пробивать разрешение личному составу трех лодок — и четвертой, когда та вернется — на проживание на берегу. Архипов нарвался на тот же приказ из флотилии — все экипажи остаются на лодках до возвращения остатков бригады. У многих матросов из одежды остались только дурацкие шорты защитного цвета и тропические рубашки, выданные им перед выходом в море. Другие предметы одежды отсырели и ужасно пахли, заплесневев на теплом и влажном юге. В конце концов, после нескольких дней уговоров, на пирс с берега пришел грузовик с теплыми куртками и зимними шапками. Теперь, по крайней мере, они были тепло одеты, хотя и продолжали дурно пахнуть.
Вскоре после прибытия Савицкого они узнали, что Дубивко на «Б-36» доложил, что находится у Нордкапа с остатком топлива всего в несколько литров. Они терпеливо поджидали последнюю лодку. Соли на рану добавил запрет экипажам трех лодок общаться друг с другом, поскольку вскоре ожидался разбор похода, и они якобы не должны были затемнять свою память историями, принадлежавшим другим экипажам. Это был самый нелепый приказ из всех, которые они когда-либо получали, однако большинство повиновалось. Что по-настоящему их оскорбило, так это решение штаба флотилии выделить подразделение морской пехоты для их охраны; морпехи оцепили пирс и держали их на лодках буквально как заключенных.
Поначалу Шумков и другие командиры лодок пришли в ярость, но потом, когда начались сильные метели, они остыли, поскольку теперь в буран не требовалось выставлять часовых на палубу и нести вахту на пирсе, потому что эти обязанности исполнялись морскими пехотинцами. В общем, подводники наслаждались передышкой, не выставляя вахту, за исключением дежурной инженерной группы, приглядывающей за тем, чтобы лодка случайно не затонула рядом с пирсом. Все они много спали.
Через пару дней прибыл Дубивко на «Б-36». Какую же историю ему пришлось поведать!