Башка и Кути переглянулись: они стояли, вцепившись друг в друга, а лица их покрывала смертельная бледность.
— Ну и чертовщина! — воскликнули они, потрясенные.
Перевела С. Вафа.
Энрике Сирулес
ВЕДО
Сьерра невелика, изолирована от остального мира; она тянется вдоль равнины посередине ее и перекрывает путь на север. Равнина переходит в сьерру, и для того, чтобы добраться до моря, сьерру надо пересечь. Самая высокая ее гора — могучая, зеленая, внизу поросшая густым лесом, а наверху — вереском, лианами и колючим кустарником. Склоны сьерры очень круты, вершины остроконечны, а потому добраться до моря совсем не просто. Есть только один открытый проход — щель в огромном утесе; проход этот узок и устлан камнями; если посмотреть вдаль, камням этим нет числа. В проходе сыро и множество осиных гнезд. Пройдя метров триста, можно выйти к горе, самой природой как бы отделенной от остальной сьерры, а там, если свернуть направо, открывается песчаная равнина. Если же повернуть влево, открывается выход к той самой высокой заросшей лесом горе, заросшей настолько, что солнечные лучи там не доходят до земли; а затем среди зарослей кустарника и каменных россыпей открывается огромная, глубокая, темная котловина.
Уже более шести часов Ведо находился в этой котловине. На самом ее дне. За это время виднеющееся из глубины небо несколько раз поменяло свой цвет, а вместе с ним менял окраску и хамелеон, сидевший на камне и смотревший вверх. Ведо не было страшно, словно он вовсе и не был в этой котловине, прикованный к земле, без всякой надежды выбраться отсюда. Дикая боль подымалась по его телу до самого затылка. Ведо смотрел на небо, открывавшееся сквозь просвет в кронах деревьев. Тогда, когда он шел, он сначала просто споткнулся, а затем вдруг ощутил себя внизу, в бездне, так быстро, что даже не помнил, как его тело катилось по крутому откосу впадины вниз, по серым камням и огненно-красной земле. Он катился вниз, поглощаемый глубиной, многими метрами сухой земли и каменных россыпей.
Нога подвела, проклятая.
Он думал о пропасти, о падении, о своем ружье и об одиночестве.
— Эге-е-е-ей… Эге-е-е-ей…
Пустота ответила долгим эхо. Он понял, что попал в самую глубокую, самую глухую часть впадины. Когда появился хамелеон, Ведо попытался пошевелиться, но нога ответила ему непереносимой стальной болью. За эти первые часы пребывания здесь три тысячи воспоминаний — именно три тысячи, он считал, — промелькнули в его сознании. А затем он считал камни, мысленно разделяя их на красивые камни и камни с глазами навыкат. Он считал деревья, вьюны и муравьев. И еще он считал, и это вошло в привычку, сколько раз поменял свой цвет черный хамелеон с огромными глазищами, отдыхавший на камне. Это новое занятие отнимало у часов минуты, но именно тогда, в эти минуты, Ведо переставал считать время, как бы выпуская его на свободу, и мочился в пустоту. Впадину уже покрывала полутьма. Ведо спал чутким сном. Проснулся он от яркого света луны. Попытался вытянуться, пошевелить ногой и посмотреть на луну, но не смог.
— Он пришел в наши места месяца три назад. У него было ружье и фляжка, — рассказывал жене худощавый углежог, из тех, что подрабатывают в предгорьях сьерры. — Заблудился он по пути к сьерре. И больше не вернулся.
Вой собак, переливаясь, наполнял утренний воздух.
— Он был охотник? — спросил полицейский.
— Я не знаю. Не знаю.
— Говори, мужик! Кем он был? Ты его знаешь? Что у него было за оружие? Сколько человек было с ним? Говори же, мужик!
— Говорят, что он где-то там, у излучины реки.
— Я знаю, я его видел.
Эти двое шли очень близко друг к другу. Один из них, тот, что ехал на лошади, был полностью освещен лучами солнца. Другой же — отчасти; он шел пешком, стучал по земле и ковырял ее мотыгой.
— А как он мог поступить иначе? — сказал тот, что ехал на лошади. — Его дочь изнасиловали, и он сошел с ума. Девочка, правда, была ничего, но вовсе не создана для этого. Все его искали, но не нашли. Ясно ведь, что он взбунтовался. Вроде с ним было несколько человек, и поговаривали, что они устраивали даже засады и кого-то убили.
— Ясное дело, — сказал тот, что шел с мотыгой, — он был как помешанный. Ел траву на том берегу реки. Кричал, прыгал, так что горы дрожали. А это да, верно, с ружьем он никогда не расставался.
— Говорите, одичал? Ерунда. Этот тип был злостным преступником, — объяснял человек с узенькими усиками, пока ему подавали большую бутылку цвета мальвы. — Он приехал из города. Говорят, он ограбил банк и его разыскивает полиция. Он мотался по этим местам с ружьем и кожаным чемоданом, полным денег, израненный, живого места на нем не было.