Цирк! Цирк! Цирк! Это слово врывается в каждый дом поселка, перелетает его границы, докатывается до сахарного завода, стоящего по ту сторону Сагуа-ла-Чика, и до прибрежного хутора, где живут черепичники. В поселке, на заводе и даже на хуторе звонкое, веселое, как сигнал утренней побудки, слово на время прерывает извечные местные сплетни и вызывает взрыв бурного кипения страстей в душах детского населения.
Ребятня должна полностью насладиться предстоящим великим событием; нельзя пропустить ни прибытия повозок с цирковой труппой, ни установки шатра на церковной площади, ни красочного вечернего парада, во главе которого торжественно пройдет оркестр из аккордеона, гуиро[4] и литавр, а в конце прошествует Большой Бразильский Слон, от старости потерявший бивни. Ради такого дела стоит поломать голову, и вот мальчишки пускаются на всякие выдумки. Один изобретает способ незаметно проникнуть на представление. Другие сговариваются выйти с редкой для них пунктуальностью точно к началу школьных уроков, чтобы, запрятав учебники под рубашку, наблюдать вступление артистов на главной дороге, которая, как известно, является прямым продолжением дороги из Энкрусихада.
Самые же отважные во главе с Баракутеем, сиротой, которого подобрал на улице и взял на воспитание местный приходский священник, пойдут прямо до Охо дель Агуа, за перевал, к развилке дороги и остановятся у начала проселка на Сан Хуан де лос Ремедиос.
Баракутей — самый настоящий чертенок. Он всегда готов помочь отслужить мессу на варварской латыни, которой его обучил падре; прицепить жгут пальмовой соломы к линялому мундиру старого члена муниципалитета; помочь переехать в другой дом целой семье, если ее глава занят утром на работе; дернуть за косицу первого в поселке китайца-центрифуговщика, возвращающегося с сахарного завода; полночной порой лететь сломя голову через поле на хутор за повивальной бабкой для готовой вот-вот разродиться соседки; метко запущенным камнем изобразить роскошное солнце на витрине аптеки. Никто не умеет быстрее его влезть на кокосовую пальму, так ловко, ухватившись за носовое кольцо, вытащить застрявшую в болоте воловью упряжку, ловить канареек, разбивать рогаткой уличные фонари, чтобы легче было опустошать фруктовые сады, пышная листва которых нависает над забором, или единым махом перебраться через речонку в самом ее широком месте.
Благодаря этим дарованиям Баракутей пользуется глубоким уважением и беззаветной любовью всех носящих короткие штанишки соседей, которыми он и командует вместе с Мигелем, другим сиротой, взятым под опеку хозяевами сахарного завода. Мигель — его соперник, сотоварищ и первый адъютант во всех коллективных предприятиях по истреблению местных собак.
Оба бесенка так и подпрыгивают на месте, так и вертятся в ожидании сладостного шума, который возвестит приближение цирковых повозок. А пока здесь, у Охо дель Агуа, пользуясь своей командирской властью, плутовской сноровкой и стратегическим талантом, они принимаются размещать толпу малышни в места, наиболее пригодные для того, чтобы таскать с деревьев фрукты, выкапывать бататы и разорять птичьи гнезда.
Впрочем, этим планам не суждено претвориться в жизнь, ибо издали, с дороги доносится долгожданный цокот копыт и скрип колес.
— А может, это патруль гвардейцев? — спрашивает самый маленький из оборвышей, не имеющий еще опыта в предприятиях подобного рода.
— Еще чего! Это повозки, — уверенно отвечает Баракутей, предварительно взглядом проконсультировавшись с Мигелем.
— Конечно, повозки, — подтверждает тот и вдруг испускает ликующий крик: — Акробаты!
— Акробаты! — во всю глотку орет ребятня и что есть духу во главе с Баракутеем бежит по дороге навстречу повозкам, которые, постанывая и покряхтывая, тащатся по глубоким пересохшим колеям.
В два часа пополудни повозки въезжают в поселок. Их три. Над ними возвышается тент из сшитых вкривь и вкось почерневших кусков брезента. И каждую тащат две пары мулов. На крупах бедных животных многочисленные кровоточащие следы стрекала, удары которого щедро расточались во время перехода по ухабистой дороге.
Впереди первой повозки, на одном из мулов, том самом, что умеет считать и выступает на арене, вынимая билетики с цифрами, торжественно ударяя в барабан, едет Тотико, неизменный Тотико, с лицом, обсыпанным пудрой, и в перкалевом жабо. Шествие замыкает серая, шелудивая, морщинистая громада сенсационного млекопитающего, уныло и сонно помахивающего хоботом. Акробатов эскортирует оборванное войско поселковых сопляков, среди которых отважными заигрываниями со слоном, шутками и дерзкими выходками особо выделяются Баракутей и его первый адъютант.