Когда мы слушали его рассказы о способах подкрашивать жемчужины, усиливать их блеск коллодием, о «блистерах»[5], которые в ходу у жителей островов Гоу-Чеу Фу и Май-Куо, о том, как на Цейлоне некий мистер Соломон додумался просвечивать жемчуг рентгеном; когда мы смеялись над забавными историями из книги старинного ювелира Ансельма Боэция де Боот, с которой наш приятель никогда не расставался; или когда, разинув рот, внимали легендам о прославленных жемчужинах, начиная с ожерелья таитянской королевы из династии Помаре́ и кончая прекраснейшим убором на Балу жемчуга в Вашингтоне (рассказчик не забывал также упомянуть о драгоценностях Клеопатры, Пиригрины, Филиппа IV, Екатерины Медичи, папы Льва X, шаха Зефи, о жемчужине, полученной Сулейманом Великолепным в дар от Венецианской республики, о ее сопернице из коллекции Хоупа, и так без конца), — когда мы слушали все это, перед нами словно открывался сказочный, волшебный мир… «Богат был баснословно» — таким неизменным рефреном сопровождалось его длинное фантастическое повествование, завораживающее повествование, от которого даже у людей видавших виды возникало ощущение, что они прожили жизнь серую и скучную.
Пока шла опера, я из партера два-три раза окинул взглядом ложу. Я заметил, что глаза моего знакомца утратили прежний юношеский блеск и в них уже не мелькали жадные искорки, как бывало; печать жизни, полной двусмысленных приключений, исчезла с его лица. Он располнел, обрюзг; эти пятнадцать лет, видно, порядком его потрепали.
После спектакля, когда на сцене еще пылал священный огонь, а в оркестре замирали последние звуки, я вышел в фойе, надеясь с ним встретиться.
Мгновенно узнав, он сжал меня в объятиях.
— Я думал, вы обо мне забыли, — сказал я.
— О! Память у меня прекрасная… Позвольте представить вам мою приятельницу: мадемуазель Дюран. Может, вместе поужинаем? Проводим мадемуазель Дюран — она привыкла рано ложиться, а сами отправимся куда-нибудь поболтать… Если бы вы знали, как часто я вспоминал вас… Вас и еще того английского пастора с детским лицом — помните? Рад, что и вы меня не забыли!..
Я принял приглашение. В Париже знакомых у меня не было, и я находился в том состоянии хандры, которое знакомо всем дипломатам, когда они перед отъездом на родину чувствуют, что там их ожидает еще большее одиночество, чем на чужбине. Мы сели в роскошный автомобиль, и мимо нас поплыли улицы Парижа; казалось, автомобиль замер на месте, так бесшумно работал мотор, так безупречно пружинили подушки сиденья. Приехали в Пасси. Желая разрядить молчание, царившее, несмотря на любезные улыбки, я сказал, глядя на декольте мадемуазель Дюран:
— Эту жемчужину я тоже не забыл.
— Еще бы! Кто хоть раз видел ее, не забудет до гроба! Для этого не надо быть большим знатоком. Достаточно обладать тонким вкусом.
— Благодарю за лестные слова.
Автомобиль остановился. Мы вышли, пропуская нашу даму, я с удивлением заметил, что мой знакомый, прощаясь, обнял ее за шею, расстегнул застежку ожерелья (мадемуазель Дюран приняла это как должное) и, положив ожерелье в футляр, спрятал его во внутренний карман жилета. Едва за блондинкой захлопнулась дверь и машина снова тронулась, он поспешил рассеять мое недоумение.
— Так уж у меня заведено… Два раза на мой автомобиль нападали апаши, и, поверьте, они знали, за чем охотятся. Но шофер и слуга мне преданы, а они ребята не робкого десятка. Если угодно, вы сидите в военном автомобиле: посмотрите, как мы вооружены… Значит, вы говорите, что послезавтра уезжаете в Рио-де-Жанейро? Прошу прощения, но я этому очень рад… Мне не придется себя упрекать, если сегодня буду с вами слишком откровенен…