Метко брошенный гарпун вонзился акуле в затылок. Она забилась в судорогах, яростно хлеща хвостом, вздымая каскады воды и пены. Нескольких ударов дубиной по голове было достаточно, чтобы оглушить ее. И через четверть часа без плавников и хвоста, медленно вращаясь вокруг своей оси, акула отправилась в глубь моря на корм собратьям. Над изувеченным телом как знак немого протеста расплывалось кровяное пятно.
Фелипе нанизал плавники и хвост на обрывок веревки и сел за весла. Надо было как можно быстрее добраться до причала, чтобы засветло попасть в китайский квартал и отыскать покупателя. Пожалуй, он может сговориться с Чаном, хозяином «Кантона». На худой конец сменяет плавники на какую-нибудь еду.
И тут-то внезапно явился рок, облаченный в голубой мундир. Едва Фелипе подошел к причалу и намертво закрепил свою лодку, как над самым его ухом раздался грубый, злорадный голос:
— Теперь не отопрешься. Поймал тебя с поличным.
У Фелипе упало сердце. Обернувшись, он увидел полицейского, который, ухмыляясь, показывал пальцем на акульи плавники. Помолчав, стражник сказал:
— А ну, давай их сюда, — и нагнулся, чтобы взять плавники. Но не успел он до них дотронуться, как Фелипе одним прыжком бросился к своей добыче и поднял ее в судорожно сжатой руке.
— Они мои… мои… — пробормотал рыбак, задыхаясь. Полицейский на мгновенье оторопел, встретив неожиданное сопротивление, но тут же оправился и встал на защиту своего попранного авторитета:
— Давай, давай их сюда, а то как бы я и тебя не забрал вместе с ними.
Фелипе тем временем внимательно оглядел полицейского. Полицейский был просто замухрышка — щуплый, нескладный. Его жалкая внешность никак не вязалась с раскатистым голосом и замашками бойцового петуха. Фелипе невольно нахмурился и напружил бицепсы. Почувствовав силу и упругость своих мускулов, он подумал: «Да этот тип свалится от одного удара настоящего мужчины».
Между тем вокруг Фелипе и полицейского начали собираться любопытные.
— Лучше отдай, не то пожалеешь.
— Отдай, Фелипе, — с притворной покорностью посоветовал старый рыбак с медно-красным лицом. И яростно добавил: — Даст бог, подавится!
Фелипе почувствовал гнетущую тяжесть множества устремленных на него взглядов. Его человеческое достоинство восстало против незаслуженного унижения, он предчувствовал насмешливые улыбки, иронические словечки, которыми будут преследовать его все свидетели этой сцены. А к тому же ясное, мучительное сознание того, что он является жертвой чудовищной несправедливости, побуждало его к неповиновению: «Будь что будет».
— Я жду. Даешь или нет?
В повелительном голосе полицейского прозвучали злость и угроза.
— Ни вам, ни мне! — крикнул Фелипе, повинуясь внезапному решению. И, взмахнув плавниками над головой, швырнул их в море.
Взбешенный полицейский так и затрясся. Он потребовал, чтобы Фелипе следовал за ним в управление порта. Но Фелипе, то ли потеряв голову от ярости, то ли из самолюбия, отказался идти под арест. Трудно было сказать, чем могла кончиться эта история. Но тут, на счастье, в дело вмешался проходивший мимо офицер. Он властно приказал полицейскому утихомириться, а Фелипе — пойти в управление:
— Лучше тебе пойти. Стражник должен исполнять свои обязанности.
Однако Фелипе воспротивился. Похоже, что этот полицейский хочет с ним расправиться.
— А я этого не позволю. Пусть только тронет меня… пусть! — И в недоговоренной фразе прозвучала скрытая угроза.
Наконец они пришли к соглашению: так и быть, Фелипе позволит арестовать себя, но только лейтенанту, а не полицейскому. Офицер, как ни странно, оказался человеком понимающим и согласился. Полицейский тоже уступил, хотя и с явным неудовольствием, считая, что такое решение наносит урон престижу властей. Всю дорогу до управления он бормотал себе под нос какие-то угрозы и время от времени, как бы разжигая свой гнев, бросал косые взгляды на Фелипе.
И вот сегодня, шагая по направлению к Малекону[7], Фелипе вспоминал это происшествие. Должно быть, полицейский остался не очень-то доволен. Ну, конечно же, он разозлился и при первом случае возьмет свое. Неважное дело навязал он себе на шею из-за чертовых плавников.
Проходя мимо складов и казармы, Фелипе увидел отца своего приятеля Конго, с которым договорился сегодня выйти в море, и спросил у старика, где его сын.
— О-о-о! Давно уже на берегу.
Фелипе ускорил шаг. Он обогнул старые артиллерийские мастерские, и вдруг в глаза ему бросилась фигура в голубом мундире, маячившая на набережной. «Вот когда затянулась веревочка, — подумал Фелипе, — не иначе стражник». На мгновение он испытал желание повернуть назад. И не потому, что испугался. Он не боялся никого и ничего, ни человека на земле, ни непогоды в море, — всякий, кто его знает, может это подтвердить. Он не боялся, нет, но лучше не связываться… Однако от одной мысли, что он хотел удрать, ему стало стыдно, даже кровь бросилась в лицо. И он решительно, твердым шагом двинулся вперед, весь во власти первого напряжения, под которым таились настороженность и тревога.