По случаю воскресного дня Начальник Президентской Канцелярии, он же Начальник Канцелярии Совета Министров, явился во дворец Мирамонтес часам к десяти, простояв перед этим довольно долго у витрины соседнего магазина, где был выставлен детский конструкторский набор «Меккано». В воскресенье, да еще летом, весь народ пропадает на пляже или в церкви, не в пример будням, когда Начальнику Канцелярии нет никакой возможности вплотную заняться серьезными делами, ни тем более делами конфиденциального свойства; где тут работать, когда с утра до ночи дефилируют все кому не лень: послы в расшитых золотом мундирах, при орденах, высокие должностные лица, знатные иностранцы, отцы церкви — рангом выше, рангом ниже, губернаторы дальних провинций, разного рода просители и попрошайки, жаждущие аудиенции, назначенной или неназначенной, большей частью неназначенной, если речь идет о военных — у Сеньора Президента или, на худой конец, у Вице-Президента, хотя насчет деловых качеств последнего никто уже не обольщался. «Я поговорю об этом с Сеньором Президентом!» — отвечал Вице-Президент важным тоном. Ну а потом, при встрече с Главой Государства: «Генерал… нам раздобыли первоклассных итальяночек» (следует смачный поцелуй в самые кончики пальцев правой руки, которая описывает неопределенную кривую в воздухе. Beati possidentes[18]).
«Мне уже наскучили эти креольские телки, которых ты раздобыл у Лолы! — всего несколько недель тому назад заявил Глава Законодательной и Исполнительной власти. — При теперешнем уровне нам нужны европейские женщины, элегантные, изысканные и чтоб умели поддерживать светский разговор…» Начальник Президентской Канцелярии выглянул во внутренний сад из окна одноэтажного дворца в стиле второй империи. Президенты страны — как законные, так и пришедшие к власти вопреки закону — вот уже несколько десятилетий не живут в этом дворце из-за целого ряда неудобств: из-за излишней монументальности уборных, из-за его несуразного стратегического положения на случай переворота — дворец легко может простреливаться близстоящей артиллерийской батареей. За резными деревянными колоннами сержант Крыса, как всегда, кормил свою черепаху но имени Клеопатра салатными листьями, которые он неспешно вынимал из мокрого дерюжного мешка. «Вы просматривали сегодняшнюю прессу? — спросил он, помахивая в воздухе газетой. — Послушайте, что Гитлер сказал своим солдатам: «У тебя нет сердца и нет нервов: на войне они не нужны. Задави в себе жалость и сострадание! Убивай всех русских, всех советских! Не останавливайся ни перед стариком, ни перед женщиной, ни перед ребенком. Убей их, и тем самым ты спасешься от смерти, обеспечишь будущее своей семье и прославишь себя на века. Всех к стенке!» Вот она, наука великого Кляузница! Этот пруссак, скажу я вам, настоящий гений!..»
Начальника Президентской Канцелярии всегда поражало неуемное преклонение перед Клаузевицем[19], в котором сержанту виделся изобретатель той самой «тотальной войны», что кочует по страницам научно-фантастических романов: раскаленные адские машины, сравнивающие с землей вражеский город; подъемные краны, подхватывающие каменные дома и обрушивающие их с огромной высоты на сопротивляющихся; огнеметы с разверстой и глубокой, как туннель, пастью; танки, вмещающие сразу триста солдат… словом, «тотальная война», о теоретике сержант Крыса знал лишь со слов другого сержанта, а тот, в свою очередь, почерпнул сведения о ней от капрала, состоявшего при неком лейтенанте, у которого был собственный трехтомник «О войне» и «Битва при Ватерлоо»[20] и которому нравилось размышлять вслух о теоретических положениях Клаузевица. «Да… Этот Кляузниц мог бы переплюнуть и Бунапарта!» — говорил сержант Крыса, подсовывая салат своей любимице Клеопатре. Начальник Канцелярии нередко задавался вопросом: откуда такое неистребимое желание истребительной войны у сержанта Крысы, мягкого и простодушного человека, который в положенные дни причащался, который мог лить слезы при виде заболевшей черепахи и тратил чуть ли не все свое жалованье на оловянных солдатиков, чтобы потом раздарить их уличным мальчишкам, а если взять литературу, то здесь ему было ниспослано счастье любить одну-единственную книгу — «Граф Монте-Кристо». Он читал и перечитывал эту несравненную и незаменимую книгу сотни раз, и тем не менее подвиги графа Монте-Кристо по-прежнему утоляли его собственную жажду красоты, любви, приключений, по-прежнему тешили его тайные мечты о власти. Словом, давали ему, маленькому человеку, простому сержанту, все, что другие могли отыскать лишь в писаниях Эпиктета[21], Боэция[22] или Марка Аврелия[23]. Но так или иначе, сержант Крыса буквально бредил тотальной войной, массовыми убийствами, истреблением целых народов. Он страшно досадовал, что Пограничный Конфликт, возникший между его страной и страной соседней, — по сути дела, граница была чисто теоретической, ибо давно затерялась в девственной сельве и четкость ее линии сохранилась разве что на школьных географических картах, — будет разрешен мирным путем. «Напустить бы на них что-нибудь пострашнее!» — думал он, и перед его расширенными глазами неслись грозные машины, которые покоряли межпланетные пространства в комиксах, заполнявших воскресные приложения местных газет.
22