— Трус! — крикнула она, оттолкнув меня. — Пусти, я сама, ты никуда не годишься!
Невинность твердой рукой решительно ощупала раненое место, нашла шип и, зацепив его кончиком ножа, вытащила, потом перевязала ранку моим носовым платком, легко вскочила, резким движением оправила подол платья и, крепко ударив меня по плечу, повторила:
— Трус! Правильно сделал, что не пошел на войну! Тебя бы даже в Красный Крест не взяли!
Еще долгое время спустя она припоминала мне этот маленький случай, и издевкам ее не было конца. Что это? Неужели только тревога за нее и вид крови любимой девушки вызвали у меня такое странное, доходящее почти до потери сознания оцепенение? Не знаю. Психология никогда не принадлежала к числу моих любимых наук. Но неоднократно потом и даже сейчас, стоит лишь на миг прикрыть глаза, как перед внутренним взором предстает та лилейно-белая нагота и красное пятно.
Теперь все уже в прошлом: Невинность, безбрежные пески, сосны, сурово и неподвижно встающие под голубым небом, большая любовь, вдохнувшая жизнь в эту увядающую природу и расцветившая ее яркими красками. Время, а вернее приобретенный с ним жизненный опыт, губит в человеческом сердце столько благородных химер, уносит с собою столько возвышенных нелепостей!
Наступала осень. Я трепетал при мысли о долгих, холодных днях, о бесконечных ночах под серым печальным небом. Если бы не радости, которые дарил мне сосновый бор, жизнь в изгнании из-за ее бесконечного однообразия стала бы для меня нестерпимой, особенно после того, как я познакомился с Невинностью. Я думал о непогоде, которая помешает нам видеться и целые дни проводить в прогулках. Что готовит мне грядущее в чужой стране? Какие неожиданности, радости, горе? Вечерами, расставшись с Невинностью, я возвращался в гостиницу в мрачном расположении духа, терзаемый безотчетной тревогой; я закрывался в своей комнате, чтобы еще и еще раз до мельчайших подробностей пережить прошедший день.
Смена времен года всегда производит в моей нервной впечатлительной душе какой-то переворот, вызывает ощущения, которые я сам никогда не умел объяснить: может быть, мое сердце, мозг, все мое существо не более чем особо точный, особо хрупкий барометр.
Но осень всегда прекрасна. Похоже, что в эту переходную пору природа, которой приходится одеваться в полутона, особо заботится о том, чтобы отыскать самые прекрасные оттенки своих привычных красок. Листья умирают с изящным кокетством. В этом прощании, для которого они с улыбкой облачаются в праздничные наряды, есть что-то торжественное и чарующее, трогающее душу и сковывающее ее порывы. Окутанный царственной пышностью сумерек, наш нищенский уголок природы становился волшебной страной. Сорванные порывами ветра листья апельсиновых деревьев вились среди маленьких пылевых вихрей, смерчей мелкого, горячего, слепящего глаза песка.
— Куда они летят? — грустно спрашивала меня девочка.
Ее тоже переполняло нежное и скорбное чувство, безотчетная грусть, словно бы в этом мирном прощании природы она видела прообраз нашей будущей неизбежной разлуки. Невинность склоняла голову и целые часы проводила в глубоких раздумьях. Порою ею овладевали странные капризы, порожденные, как нетрудно было догадаться, какой-нибудь навязчивой идеей. Так, к примеру, ей захотелось провести со мной целую ночь в лесу.
— Нам нельзя терять время, — твердила она. — Кто знает, что будет через месяц! Ты подожди меня здесь, я схожу домой, подожду, пока все заснут, потихоньку выйду и разыщу тебя. Увидишь, ночью здесь гораздо красивее, чем днем.
Но я, сам не знаю почему, находясь во власти тревоги и какого-то чувства, похожего на страх, откладывал осуществление ее прихоти.
Последним днем, когда я видел Невинность веселой, брызжущей той заразительной радостью, которой были отмечены первые порывы нашей любви, стало воскресенье в середине ноября. Исполнялось шесть месяцев со дня памятной встречи.
Стояло раннее утро, и только я успел наклониться, чтобы раздвинуть жерди в заборе, преграждающем мне путь, как неожиданно навстречу выбежала Хакоба. Она была не одна и держала за руку прелестную девушку приблизительно одних с нею лет. Обе они, как выяснилось потом, уже больше получаса ждали меня, спрятавшись за изгородью, тянувшейся по обе стороны от моей калитки. Странно, я никогда не ходил этой дорогой и в то утро лишь по чистой случайности свернул на нее.
— Как ты узнала?.. — начал я с таким удивлением в голосе, что они обе разразились громким хохотом.