– Мне кажется, он был без ума от нее, – повторил он. – С тобой было такое? У тебя была женщина, о которой ты постоянно думаешь?
– Я был женат.
– И что?
– Она от меня ушла.
– Ты сказал, что у тебя есть сын.
– Она забрала его с собой. Я не видел его уже… – Я не смог закончить предложение, но не потому, что не знал, сколько времени прошло с того дня, когда я видел Тимоти в последний раз.
Джей открыл рот, но ничего не сказал. По сравнению с тем, каким он был всего полчаса назад, Джей выглядел усталым и обескураженным, словно из него, как из воздушного шарика, вышел весь воздух, и мне вдруг пришло в голову, что я наблюдаю подобную метаморфозу уже в третий раз за сутки. Не далее как вчера вечером в Кубинском зале он выглядел бодрым и энергичным, потом на улице он показался мне подавленным; когда мы вытаскивали трактор, Джей опять излучал энергию, а затем отключился на заднем сиденье джипа.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил я.
– Нормально. Вот, возьми… – Он протянул мне сложенный листок бумаги, вырванный из блокнота. – Это адрес.
– Какой адрес?
– Адрес ресторана, в котором ты должен встретиться с этим чилийским виноделом. Сегодня в шесть часов.
– Как его имя?
– Марсено или что-то в этом роде.
– Почему бы тебе не встретиться с ним самому? – спросил я. – Мне кажется, эта встреча может оказаться важной.
– Вечером у меня другие дела.
– Более важные чем это?
– Да, более важные, – подтвердил Джей, не глядя на меня.
Возможно, я бы сделал это, возможно – нет. Возможно, было бы разумнее сначала поговорить с Элисон. А возможно, я хотел поговорить с ней в любом случае. В конце концов я остановил такси, двигавшееся в направление городского центра, и назвал водителю адрес стейкхауса, не без труда перекричав настроенное на канал новостей радио. Крякнув, таксист тронул машину с места. Начался дождь, вода потоками стекала по окнам, а небо сделалось по-зимнему пустым и темным. Откинувшись на спинку сиденья, я смотрел, как за стеклами проносятся размытые очертания Нижнего Манхэттена. Казалось, будто я плыву в мутных волнах бессмысленной информации, захлестывающих меня со всех сторон, и хотя мне по силам разглядеть каждую отдельную каплю, их общее значение ускользает от меня.
Эта мысль заставила меня повнимательнее взглянуть на листок бумаги, который дал мне Джей. Адрес ресторана был написан сильно наклоненными печатными буквами, но гораздо больше заинтересовала меня сама бумага. Как я уже заметил раньше, это был лист из отрывного бизнес-блокнота. Перевернув его, я окончательно убедился в этом, увидев на обратной стороне напечатанные типографским способом слова: «Сохранность – надежность – своевременная до…». Интересно, что это было? Чем таким особенным пользовался Джей, что требовало сохранности, надежности и своевременной доставки?
Через пятнадцать минут я уже сидел за столиком № 17 и листал дежурное меню.
Элисон появилась после того, как меня обслужили. Как и всегда, у нее в руке была планшетка с пружинным зажимом.
– Привет, мистер адвокат для особых случаев! – Встав рядом со мной, она легко коснулась моего плеча кончиком пальца. – И чем вы, мальчики, занимались всю ночь?
– Разве Джей тебе не сказал?
– Он мне даже не звонил. – Он слегка пожала плечами. – Ну так как?…
– Я, право, не знаю… – начал я. – Это его дела, и…
– Но мне-то ты можешь сказать!
– Мы ездили смотреть его землю.
– И все?!
Я поднял руки:
– Именно так.
Похоже, мой ответ не особенно понравился Элисон.
– И во сколько ты вернулся домой? – спросила она.
– Джей высадил меня у моего дома около пяти, – честно ответил я. – Послушай, Элисон, ты обещала включить меня в список посетителей Кубинского зала, или как там это у вас делается. Я хочу побывать на вашем шоу.
Она огляделась по сторонам, не подслушивает ли кто нас.
– Я помню. Я все сделаю, Билл, как и обещала.
– И когда это будет?
– Не могу сказать. Ты и сам, наверное, уже заметил, что у нас нет твердого расписания.
– Я заметил, что вы устраиваете представление не реже одного раза в месяц.
– Все зависит от Ха – когда он будет готов.
– Но почему все зависит от Ха?
– Потому что Ха – наш главный артист, наша суперзвезда. Впрочем, непосвященные об этом не знают.
– Артист? Но что он делает?
– В свое время узнаешь.
Я вспомнил, как он разворачивал белую ткань, вспомнил блеск спрятанных внутри инструментов.
– Кстати, Фрэнк Синатра никогда не владел этим рестораном.
– О, я знаю. Липпер говорит это… просто так. Значит, ты проверил?…
– Да, я проверил.
– Старина Липпер – известный выдумщик.
– Между прочим, старина Липпер тоже не является владельцем ресторана.
– Не может быть! – воскликнула Элисон.
– Как ни странно, но это так.
– Но он владеет этим зданием, Билл, я знаю!
– Зданием по этому адресу владеет какое-то открытое акционерное общество. Скорее всего, Липпер арендует его на основе какого-то долгосрочного договора.
– Значит, Липпер не собственник, а арендатор?
– Похоже на то. Элисон вздохнула.
– Однажды я просила его дать мне процент в прибыли, но он мне отказал. И знаешь что?… – Она наклонилась ниже, и я увидел, как крепко она прикусила нижнюю губу. – Ведь это мой ресторан, Билл. Я им управляю, я принимаю решения, благодаря мне он не просто работает, но и приносит деньги. Липпер ничего не делает – он только каждый месяц получает бухгалтерские отчеты и приезжает сюда со своей сиделкой, чтобы выпить на дармовщинку. А я тут за него надрываюсь/…
Одна из официанток сделала Элисон какой-то знак.
– Я сейчас вернусь, – сказала она. – Похоже, у нас опять проблемы с рыбными блюдами.
Я проводил ее взглядом. Вопрос о том, кто является владельцем собственности, всегда бывает довольно сложным. А в случае со стейкхаусом ситуация была и вовсе запутанной. У здания был законный собственник – публичная компания; официальный владелец (таковым, во всяком случае, провозглашал себя Липпер) и фактический хозяин – Элисон, на стороне которой было моральное право. Подобные вещи, впрочем, случаются достаточно часто; каждый, кто занимается недвижимостью, рано или поздно оказывается вовлечен в мир межличностных отношений, где за каждым решением скрывается весьма сложная подоплека, включающая смерть, развод, болезнь, глупость, жадность, горе, неверность – словом, все, что угодно. Все, что только есть в человеческой душе, может быть выражено через самую обыкновенную кучу уложенных в определенном порядке кирпичей и раствора. Или, если посмотреть на дело с другой стороны, за каждым домом всегда стоит своя история. Я хорошо помню, как в первый год моей практической работы ко мне явился грязноватый коротышка-пуэрториканец, который для такого случая раздобыл где-то приличную рубашку, хотя и без галстука. Собственно говоря, он пришел не ко мне – он пришел в фирму, потому что ему был нужен совет, а старшие коллеги и партнеры просто «скинули» его мне как нечто не стоящее их драгоценного времени и усилий. Поначалу и я пришел к аналогичному заключению, однако уже через несколько минут мне стало ясно, что я ошибся. Пуэрториканец сказал, что пришел сюда, а не к местному адвокату в Квинсе, потому что хотел, чтобы его дела были урегулированы без шума и в точном соответствии с законом. Иными словами (хотя это и не было произнесено вслух), мой клиент нуждался в своего рода «культурной протекции» уважаемой и солидной фирмы, где работают евреи и «белая кость» [18]. Пуэрториканец умирал от рака простаты и вынужден был торопиться. Как выяснилось, он владел тремя многоквартирными домами, мастерской по покраске автомобилей, гаражом, фирмой по чистке водоотстойников на Лонг-Айленде, половиной акций заправочной станции и еще кое-каким имуществом. В США он приехал в 1962 году и, вступив в профсоюз, некоторое время работал маляром. «Я прожил здесь три года, – рассказывал он, – и однажды спросил своего приятеля, владевшего небольшой закусочной, что он делает с деньгами, которые зарабатывает. Он ответил – покупаю кирпичи. Зачем, удивился я. Затем, ответил он, что кирпичи всегда растут лучше, чем капитал. Как так? А так: кирпичи приносят гораздо больший процент, чем деньги».
18
«Белая кость» ("истинный американец», «американская аристократия») – американцы англосаксонского происхождения и протестантского вероисповедания, считающиеся элитой общества.