Выбрать главу
Царь кончил; на жезл опираясь, идет, И с ним всех окольных собранье. Вдруг едет гонец, раздвигает народ, Над шапкою держит посланье. И спрянул с коня он поспешно долой, К царю Иоанну подходит пешой И молвит ему, не бледнея: «От Курбского князя Андрея!»
И очи царя загорелися вдруг: «Ко мне? От злодея лихова? Читайте же, дьяки, читайте мне вслух Посланье от слова до слова! Подай сюда грамоту, дерзкий гонец!» И в ногу Шибанова острый конец Жезла своего он вонзает, Налег на костыль — и внимает:
«Царю, прославляему древле от всех, Но тонущу в сквернах обильных! Ответствуй, безумный, каких ради грех Побил еси добрых и сильных? Ответствуй, не ими ль, средь тяжкой войны, Без счета твердыни врагов сражены? Не их ли ты мужеством славен? И кто им бысть верностью равен?
Безумный! Иль мнишись бессмертнее нас, В небытную ересь прельщенный? Внимай же! Приидет возмездия час, Писанием нам предреченный, И аз[60], иже кровь в непрестанных боях За тя, аки[61] воду, лиях и лиях, С тобой пред судьею предстану!» — Так Курбский писал к Иоанну.
Шибанов молчал. Из пронзенной ноги Кровь алым струилася током, И царь на спокойное око слуги Взирал испытующим оком. Стоял неподвижно опричников ряд; Был мрачен владыки загадочный взгляд, Как будто исполнен печали; И все в ожиданье молчали.
И молвил так царь: «Да, боярин твой прав, И нет уж мне жизни отрадной, Кровь добрых и сильных ногами поправ, Я пес недостойный и смрадный! Гонец, ты не раб, но товарищ и друг, И много, знать, верных у Курбского слуг, Что выдал тебя за бесценок! Ступай же с Малютой в застенок!»
Пытают и мучат гонца палачи, Друг к другу приходят на смену: «Товарищей Курбского ты уличи, Открой их собачью измену!» И царь вопрошает: «Ну что же гонец? Назвал ли он вора друзей наконец?» — «Царь, слово его все едино: Он славит свого господина!»
День меркнет, приходит ночная пора, Скрыпят у застенка ворота, Заплечные входят опять мастера, Опять зачалася работа. «Ну что же, назвал ли злодеев гонец?» — «Царь, близок ему уж приходит конец, Но слово его все едино, Он славит свого господина:
„О князь, ты, который предать меня мог За сладостный миг укоризны, О князь, я молю, да простит тебе бог Измену твою пред отчизной! Услышь меня, боже, в предсмертный мой час, Язык мой немеет и взор мой угас, Но в сердце любовь и прощенье, Помилуй мои прегрешенья!..
Услышь меня, боже, в предсмертный мой час, Прости моего господина! Язык мой немеет и взор мой угас, Но слово мое все едино: За грозного, боже, царя я молюсь, За нашу святую, великую Русь, И твердо жду смерти желанной!“» Так умер Шибанов, стремянный.
ИЛЬЯ МУРОМЕЦ
Под броней, с простым набором,     Хлеба кус жуя, В жаркий полдень едет бором     Дедушка Илья.
Едет бором, только слышно,     Как бряцает бронь, Топчет папоротник пышный     Богатырский конь.
И ворчит Илья сердито:     «Ну, Владимир, что ж? Посмотрю я, без Ильи-то     Как ты проживешь?
Двор мне, княже, твой не диво!     Не пиров держусь! Я мужик неприхотливый,     Был бы хлеба кус!
Но обнес меня ты чарой     В очередь мою — Так шагай же, мой чубарый,     Уноси Илью!
Правду молвить, для княжого     Не гожусь двора! Погулять по свету снова     Без того пора!
Не терплю богатых сеней,     Мраморных тех плит; От царьградских от курений     Голова болит!
Душно в Киеве, что в скрине[62],     Только киснет кровь! Государыне-пустыне     Поклонюся вновь!
Вновь изведаю я, старый,      Волюшку мою — Ну же, ну, шагай, чубарый,      Уноси Илью».
вернуться

60

Аз (славянск.) — я.

вернуться

61

Аки (славянск.) — как.

вернуться

62

Скриня — от слова скрыть: сундук, ларец.