Кубок орла
Часть первая
1. МОРЕ УХОДИТ
В неуёмном буйстве выла метелица.
Вглядываясь в белёсую муть, Пётр хмурился всё больше. Неистовая тоска уже третий день томила его. Лечь бы, растянуться пластом — ни о чём не думать, ничего не решать… А решать нужно. Он зябко передёрнулся, потирая руки, прошёлся по терему и снова остановился у окна, молчаливый, злой, опухший от бессонницы и вчерашнего хмеля. «Ишь, воет, проклятая! Самому от неё, от ведьмы, впору бы взвыть…»
За столом, подперев пухлым кулаком двойной подбородок, сидел Пётр Павлович Шафиров — глубокомысленно рассматривал на карте места предполагаемых военных действий со шведами. Чёрные, чуть насмешливые глаза его щурились. Влажные губы казались тонкими на белом упитанном лице.
— Когда же она угомонится, проклятая! — простонал Пётр. — А ни зги… Словно могила тебе…
— Могила и есть, — с нарочитой весёлостью подхватил Шафиров. — Так и чудится, государь, будто в землю гроб опускают. Ну, ей-же-ей, упокойничка во гробе зрю.
— Хмелен ты, что ли?
Шафиров встряхнулся, ещё веселее, ещё увереннее крикнул:
— Признаю, да! Карл во гробе!
Грустная улыбка скользнула по лицу царя.
— Карла, говоришь, во гробе узрел?
Пётр Павлович перехватил улыбку и без всякой робости, как равный равного, обнял государя.
— Сколько верёвочке ни виться, а конец всё равно будет… Будет, Пётр Алексеевич! Как волка в яму, в гроб вгоним шведа.
— А что, ежели он меня в гроб? — усмехнулся государь и вдруг изо всех сил стукнул кулаком по столу. — Нет! Не бывать тому! Что нос повесил, Петрушка? Не пропадём!
Шафирова не очень обрадовал резкий переход этот от уныния к веселью и бодрости. Кто-кто, а уж он знал, как часто резкие переходы кончались звериным гневом, жестоким припадком.
«Будет бить, — горько подумал Пётр Павлович. — Обязательно будет». Набив трубку, он разжёг её и торопливо сунул в рот государя. Пётр трижды затянулся и побежал вдоль стен по бесконечному кругу.
— Ну, говори, — на полном ходу остановился он, выпустив в лицо советнику едкую струю дыма.
— Доподлинно знаем, — сразу, без лишних слов, начал Шафиров, — через малое время швед уйдёт из Польши в русский поход. А имеет Карл двадцать четыре тысячи человек кавалерии и двадцать тысяч пехоты. Да на подмогу к нему всякий час может прийти из Лифляндии генерал Левенгаупт с четырнадцатью тысячами человек.
Всё это Пётр знал сам.
Что в самом деле ждало его впереди? Страна с каждым днём нищает. Леса кишат беглыми. К ватагам всё чаще примыкают воинские отряды. Союзники вероломны — только и ждут того часа, когда из друзей можно будет превратиться в недругов и разодрать Российское государство на куски. Одна Польша ещё кое-как держится. Но и на неё особенно полагаться не приходится. Посадит Речь Посполитая королём Станислава, и всё будет кончено, прахом развеется дружба.
А шведы? Их наступление несёт с собой гибель. И страшнее всего, что движутся они к украинским рубежам, туда, где живут самые непокорные московские холопы — запорожцы.
«Неужто ж правду говорят про Мазепу?» Пётр стиснул ладонями виски. Его глаза округлились, стали ещё чернее. Ноздри раздулись. Через лоб поползла под коричневую шапку волос тонкая синяя жилка.
— Ну, чего приумолк? — выкрикнул он сквозь зубы. — Говори… радуй далее.
«Будет бить, — потупил глаза Пётр Павлович. — Обязательно будет…» И, вздохнув, поклонился:
— Покель всё, государь.
— Всё-о! — передразнил царь. — Покель всё-о! Мало ли? Таково утешил, что хоть в прорубь. — Он вытянул шею и прислушался. — Ревёт-то, а? Ревёт каково за окном? Словно море в непогоду.
Он опустился на лавку. Голова его склонилась на подставленную ладонь, лицо обмякло, как у тяжелобольного, на миг почувствовавшего облегчение.
— Море… Нам ведь крохотку эдакую… Махонький клочок берега с пристанями… А оно уходит. Уходит море от нас! И не удержим его. Какая война может быть, коли казна пуста?
Шафиров будто ждал этих слов.
— Будет казна, — сказал он громко и твёрдо. — Только сотвори то, о чём не единожды на сидениях думали…
— На части, что ли, Россию разбить? Дворянам раздать в полное управление?
— Так, государь.
— Рано. Пускай поучатся ещё малость.
Пётр сердито фыркнул. Советник, глядя на него, пожал плечами.
— Хочешь — гневайся, хочешь — с глаз долой прогони за дерзость мою, а подменили тебя, Пётр Алексеевич. Словно бы не владыка Санкт-Питербурха передо мною…