Я говорю себе: если я останусь в кабриолете, это не очень-то поможет господину Эжену; с другой стороны, плавать я не умею, и если брошусь в реку, ему придется вытаскивать из воды двоих вместо одной. Я говорю лошади, вот этой самой, но в то время ей было на четыре годика меньше, а в брюхе — на две меры овса больше. Итак, я говорю ей: «Стой здесь, Коко». Можно было подумать, что лошадка меня поняла. Она остается стоять как вкопанная. Ладно.
Я опрометью бегу вниз, к берегу. Вижу небольшую лодку, прыгаю в нее — она привязана; дергаю веревку, дергаю — никакого толка. Ищу свой перочинный нож. Я позабыл его. Выкинем из головы. А тем временем мой хозяин ныряет, как баклан.
Я с такой силой налегаю на веревку, что — крак! — она рвется, еще немного, и я свалился бы вверх тормашками в реку. Лежу в лодке на спине; по счастью, упал на скамью. Говорю себе: «Сейчас не время считать звезды» — и вскакиваю на ноги.
Лодка уже успела отчалить. Ищу весла, увы, когда я грохнулся, одно из них свалилось в воду. Гребу одним веслом, верчусь на месте, как волчок. Напрасный труд! «Прежде всего, — думаю, — надо пораскинуть мозгами».
В эту минуту, сударь, я вспомнил всю свою жизнь; мне было страшно, казалось, что в реке не вода, а чернила, так темно было за бортом. Лишь время от времени набегала небольшая волна и среди пены появлялось белое платье девушки или голова моего хозяина, который высовывался из воды, чтобы набрать воздуха. Один-единственный раз они всплыли одновременно. Я услышал, как господин Эжен сказал: «Вижу ее!» Он в два броска подплыл к тому месту, где только что мелькнуло белое платье. И тут же над водой остались только его разведенные ноги. Он мигом соединил их и нырнул… Я был шагах в десяти от этого места и плыл вниз по реке не быстрее и не медленнее, чем несло меня течение: я сжимал обеими руками весло, да так сильно, словно хотел его сломать. «Боже мой, боже! — бормотал я. — Надо же, чтобы я не умел плавать».
Мгновение спустя господин Эжен снова показался на поверхности. На этот раз он держал девушку за волосы; она была без сознания, да и для моего хозяина приспело время выйти на сушу. Он дышал с присвистом, и у него едва доставало сил держаться над водой, ведь утопленница не могла пошевелить ни рукой, ни ногой и была поэтому словно свинцом налитая. Он повернул голову, чтобы взглянуть, какой берег ближе — правый или левый, и заметил меня… «Кантийон, — сказал он, — ко мне!» Я перегнулся через борт и протянул ему весло — не тут-то было! Между нами все еще оставалось более трех футов… «Ко мне», — повторил он… У меня душа с телом расставалась. «Кантийон!» Волна захлестнула его, а я замер с открытым ртом, устремив глаза в одну точку; он опять всплыл, и у меня словно гора свалилась с плеч; я снова протянул весло; он слегка приблизился ко мне… «Держитесь, хозяин, держитесь!» — крикнул я. Он уже не мог отвечать. «Бросьте вы ее, — взмолился я, — спасайтесь сами». — «Нет, — выдавил он из себя, — я…» Тут вода влилась ему в рот. Ах, сударь, на голове у меня не было ни одного сухого волоса: так я взмок. Я наполовину вылез из лодки, чтобы дотянуться до него веслом; мне казалось, что все вертится вокруг меня. Мост, здание муниципальной гвардии, Тюильри — все плясало, и, однако, я не сводил взора с головы моего хозяина, которая мало-помалу погружалась в реку, на его глаза, еще видневшиеся над поверхностью, которые казались мне вдвое больше, чем обычно; затем осталась только его макушка, но вот и она погрузилась, как все остальное. Только рука со скрюченными пальцами еще торчала из воды. Я сделал последнее усилие и протянул весло. «Ну же, поднатужься!» — сказал я себе и вложил весло в его руку… Ух!..
Кантийон вытер себе лоб. Я перевел дыхание.
— Правду говорят, — продолжал он, — что утопающий хватается за соломинку. Господин Эжен так судорожно вцепился в весло, что от его ногтей на дереве остались отметины. Я оперся концом весла о борт лодки, она накренилась, и господин Эжен показался над водой. Я дрожал как в лихорадке и все боялся выпустить из рук это чертово весло. Я грудью навалился на него, низко пригнул голову и стал осторожно подтягивать весло, удерживая его своим телом. Голова моего хозяина была откинута назад, словно у человека, потерявшего сознание. Я продолжал тащить весло вместе с его грузом. Наконец, протянув руку, я ухватил господина Эжена за запястье. Ладно! Дело было в шляпе, и я сжал его руку, как в тисках. Неделю спустя у господина Эжена еще был в этом месте синяк.
Девчонки он не бросил; я втащил его на борт, и он плюхнулся в лодку вместе с ней. Они остались лежать рядышком, беспомощные, жалкие… Я кричал, окликал своего хозяина — какое там! Я попытался разжать ему руки, чтобы похлопать его по ладоням, но он так крепко стиснул кулаки, словно намеревался расколоть орех, — можно было вконец известись от отчаяния.
Я снова схватил весло и попробовал добраться до берега. Я не мастак грести, даже если сижу на двух веслах, ну а с одним веслом получалось невесть что: я хотел повернуть лодку в одну сторону, она шла в другую, а течение уносило меня все дальше и дальше от пристани. Убедившись, что я прямехонько плыву к устью, я рассудил, что незачем делать глупости — надо позвать на помощь. И принялся кричать что есть мочи.
Меня услыхали мастаки из домика, где приводят в чувство утопленников. Они тут же спустили на воду свою лодку, в два счета настигли меня и взяли на буксир. Пять минут спустя мой хозяин и девушка лежали на подстилке рядышком, как селедки в банке.
На вопрос, не утопленник ли я, пришлось ответить отрицательно, но все же я выразил желание глотнуть чего-нибудь спиртного; в самом деле, мне необходимо было подкрепиться: ноги у меня были как ватные.
Мой хозяин первый открыл глаза. Он бросился мне на шею… Я рыдал, смеялся, утирал слезы… Бог ты мой, до чего бывает глуп человек!..
Господин Эжен повернул голову и заметил девушку, которую как раз приводили в чувство.
«Плачу тысячу франков, друзья, — сказал он, — если девушка очнется. А ты, Кантийон, мой друг, мой отважный спаситель (я, все еще плакал), подай нам кабриолет».
«А ведь и правда! — вскричал я. — Про Коко-то мы забыли!»
Можете мне поверить, что я бросился бежать со всех ног. Добираюсь до того самого места… Ни кабриолета, ни лошади, — ее и след простыл. На следующий день полиция отыскала Коко: какой-то любитель лошадей присвоил себе нашего конягу.
Возвращаюсь к хозяину и говорю:
«Никого и ничего».
«В таком случае возьми извозчика», — отвечает он.
«А что с девушкой?»
«Она чуть пошевелила ножкой».
«Великолепно!» — восклицаю я.
Привожу извозчика. За это время девушка окончательно пришла в себя, но говорить еще не могла. Несем ее в карету. «Извозчик, — приказывает г-н Эжен, — на Бакскую улицу, дом тридцать один, да поживее».
— Эй, хозяин, приехали! Дом пятьдесят восемь, здесь живет мадемуазель Марс.
— Разве твоя история кончена?
— Кончена? Какое там!.. Я и четверти ее не рассказал, так, самую малость, все еще впереди.
Его история и в самом деле не была лишена интереса. Мне надо было высказать только одно пожелание нашей великолепной актрисе: видеть ее на сцене в 1831 году такой же божественной, какой она была в 1830-м. Десять минут спустя я уже был в кабриолете.