- Вон замполит, идите к нему.
Молодой капитан смущенно жал мне руку.
- Это надо же нашли старого бойца заставы. А мы запросы во все организации, во все архивы посылали, нам сообщали, что живых нет, кто вымер, кто погиб. Оказывается все же один боевой товарищ члена ЦК Черненко остался из всего состава тех годов. Как ваша фамилия?
- Ларин.
Замполит спешно ворошит газеты, смотрит на списки.
- Простите, но такого по спискам нет.
- Я сменил фамилию. Раньше был Петров.
- Петров, Петров, но Петров у нас вписан на доску золотыми бук...вами. Вы же здесь... на заставе... сложили свою голову.
- Ранен я был, выжил. Покажите ка мне эту доску.
Замполит ведет меня к краю забора. Там большая гранитная плита, где вырезаны щипающие сердце слова: "Здесь на Хоросской заставе в 1929-30 годах в борьбе с басмаческими бандами погибли бойцы отряда..."- дальше перечень из пяти фамилий, среди них моя и Коновалова. В конце: "... Вечная слава героям." Хорошо хоть Лешку Коновалова вписали здесь. Кто потом вспомнит, что его замучили в застенках ОГП, пусть будет лучше здесь.
- Как же быть? - стонет замполит, - Мы не успеем к приезду Черненко заменить доску или стереть вашу фамилию.
- Ничего не делайте, оставьте все как есть. Я все равно когда-нибудь умру и пусть меня люди чтут здесь.
- Пойдемте, я ваш домик покажу.
Черненко приехал с огромной свитой. Играл оркестр, бегали военные. Гость подошел доске с именами погибших в 30 году, постоял и для прессы чуть выдавил слезу.
- Сейчас, товарищ Черненко, мы вам сделаем сюрприз, - радостно улыбается майор, начальник заставы.
Он выталкивает меня.
- Петров?
В глазах у Константина Устиновича гамма чувств от растерянности до ярости. Потом глаза принимают жалостливое выражение, он бросается ко мне и обнимает.
- Петров, жив значит.
- Здорово, Кучер, - шепчу я ему на ухо.
Тело его вздрагивает и он так же мне шепчет.
- Не порти праздник, прошу.
Черненко выпрямляется.
- Как приятно встретить старых друзей. По дороге к светлому будущему мы теряли сотни и тысячи людей. И все таки мы победили. Я рад, что я не один, что нас уже двое и это мы здесь делали историю, того нелегкого времени.
Опять его понесло. Кучер еще раз пожал мне руку и пошел к трибуне, сколоченной к его приезду.
Вечером он уезжал. Меня попросили зайти в канцелярию заставы. Внутри домика все изменилось, красиво под орех отделанные стены, занавески на окнах, кресла, стулья, сейф, а стол то какой. За ним кстати сидит он, Черненко. В комнате кроме нас никого.
- Садись сюда, - начал Кучер, указывая рукой на кресло у стола. - Я хочу поговорить с тобой. Как товарищу служившему здесь со мной, я предлагаю почетную старость.
- Что это значит?
- Повышенная пенсия, квартира в Москве, медицинское обслуживание по высшему классу, спец дача.
- За что же мне такие почести?
- За то, что я был здесь с тобой. За то, что мы пережили много неприятного в то время.
Он прямо не говорит, но я то понимаю, что он хочет. Кучер хочет, чтобы я молчал.
- Значит сделка, за мою немоту.
Черненко молчит и буравит меня глазками.
- Кстати, ты в сегодняшней речи умолчал, что начал служить добровольно в Джаркентском ОГПУ и тебя выслали сюда, за нарушение дисциплины. Почему то рассказал присутствующим о том, что твоя служба началась здесь.
- Моя настоящая служба началась здесь.
- А как те десятки убитых из твоего маузера в затылок...?
- Врешь. Не было это. Нет доказательств.
- Ну еще бы. Степка убит как дезертир. Комарова в 1954 году расстреляли, за активное участие в тройках. Все остальные повымирали, погибли или были по твоим доносам, замучены в лагерях и тюрьмах. Джаркентские архивы сгорели...
- Не было этого.
- Не было расстрелов откочевок, нищих дунган...
Кучер молчит.
- Так это было или нет? - настаиваю я.
- По всем документам, мы били банды басмачей, - выдавливает он.
- Ну и, сволочь же ты.
Его губы сжаты до белизны, глаза темнеют яростью в глубоких глазницах.
- Ты еще пожалеешь...
- Иди ты...
Я встал и пошел к двери.
В поезде, в котором я возвращался в Кишинев, в дверь купе вдруг просунулась голова генерала, который предложил мне поездку на заставу в Хорос. Одет он как бродяга, обгоревший под солнцем пустынь.
- Сергей Михайлович, можно вас на минутку.
Я выхожу с ним в тамбур.
- Здорово вы Черненко отделали...
- Вы подслушали все, что мы говорили в домике?
- Конечно. Испортили вы ему настроение основательно.
- Что же меня ждет?
- Вот за этим то я и здесь. Сейчас я вам представлю человека, он вас незаметно будет охранять. Так что не вздрагивайте, если увидите его рядом.
- Значит вариант с покушением не отпадает?
- Нет.
- На мох родных это не отразиться?
- Думаю нет. Они не свидетели.
К нам приближается молодой крепкий парень с русой челкой на бок.
- Вот, познакомьтесь, это Коля. Он будет вас охранять. Коля, это Сергей Михайлович.
Мы жмем друг другу руки.
- Надеюсь вы подружитесь. Вы меня простите, но мне надо исчезнуть. Скоро Алма Ата я выхожу. До свидания.
Генерал пошел в следующий вагон. Я остался с Колей.
- Сергей Михайлович, мы с вами договоримся, что никогда, ни при каких обстоятельствах не признавайтесь, что знакомы со мной. Если нужно поговорить, сообщить что то важное, увидите меня и чуть приподнимите шляпу. Остальное за мной.
- Хорошо.
- Даже сейчас надо, чтобы нас не видели вместе. Поэтому идите в купе, помните я всегда рядом.
- Хорошо.
Мы опять пожали друг другу руки.
Прошло два месяца. Иду своим обычным маршрутом, разминаю кости по кишиневским бульварам. При переходе улицы застываю перед красным огоньком светофора. Мимо проносятся тяжелые грузовики и вдруг сзади крик и тяжелые удары. Я оборачиваюсь, Два парня дерутся не на жизнь, а насмерть. У одного в руке нож. Он делает выпад и тут же отлетает в ствол дерева, медленно сползает по нему на землю. Второй парень подходит к нему и уже лежачему добавляет удар в переносицу. Когда он обернулся, я чуть не закричал. Это был Коля, мой невидимый охранник.
1985 год.
Мне уже около 76 лет. Голова работает четко, ясно, что нельзя сказать о моем теле. Ужасно болят ноги, ломит при непогоде поясницу. Неля держится молодцом, да и что говорить, она на десять лет почти младше меня. Сегодня, 10 марта умер генеральный секретарь КПСС Константин Устинович Черненко. Ровно 12 месяцев и 25 дней, был он на этом посту. Я собираю чемодан и обращаюсь к Неле.
- Подкинь мне рубликов 200.
- Куда ты собрался?
- К нему. Удостовериться, что он мертв.
- Старый дурень. Все газеты и телевидение уже давно все показали.
- Нет. Пойми, это свое...
- Ладно, поезжай. Зайди к сыну, проведай его заодно.
В колонном зале дома союзов стою перед открытым гробом и гляжу на его белое от грима лицо. Тонкие губы провалились, руки на груди отливают синевой.
- Ну вот и я, слышишь меня. Это тот самый Петров. Я еще жив.
И тут мне показалось, что у Черненко дрогнули ресницы и палец сполз с кисти другой руки.
- Товарищ, не стойте так долго... Сергей Михайлович, это вы?
Я оборачиваюсь. В парадной форме полковника, передо мной Коля.
- Здравствуй, Коля.
После того покушения на меня, он пропал. Теперь мы молча обмениваемся рукопожатием.
- Стоите, если хотите. Я объясню членам политбюро и родственникам, что вы вместе служили на границе.
- Не надо. Я удостоверился, что Кучер мертв.