Богов промолчал.
Сисадмин промокнул лоб носовым платком.
Громче!
«Полет Валькирий» заиграл так громко, что даже ведущие расслышали его.
— Сами выкарабкивайтесь! Не маленькие! — зло и бессильно бросил Сисадмин, сорвал с себя хед-сет и под растерянный бубнеж ведущих метнулся вон из комнаты.
В кабинете он споткнулся о сетевой шнур компьютера, проклял его, схватил тетрадь. Уставился на цифры «2012» непонимающе…
«Да что со мной?! Что со мной происходит?!»
Белый гербовой телефон на его столе молчал. То ли руководство не смотрело уже вечерних ток-шоу, целиком положившись на Сисадмина, то ли, наоборот, смотрело и не могло оторваться.
Не дожидаясь звонка, он хлопнул дверью, прыгнул в лифт, спрятался в машину и велел гнать домой. Надеялся лечь спать, но всю ночь проворочался. Вскакивал несколько раз, вцеплялся отчаянно в школьную тетрадь, но так и не доносил шприц Caran d’Ache до бумаги — собранные в нем мысли расплескивались, прежде чем он успевал всадить грифельную иглу в бумагу.
Наутро вернулся к себе на Старую площадь, вымотанный и удрученный. Выслушал по гербовому телефону вежливое недоумение. Утер испарину. Сломал еще один грифель о клетчатый лист.
Им овладевало отчаяние.
— Нужна срочно встреча с творческим человеком! — рявкнул он в селектор притихшей секретарше.
— Писатель Залепин? — привычно уточнила та. — Как
обычно?
— Нет… Нет! — словно раненый зверь зарычал Сисадмин.
— Группа «Жорж Сименон»?
— Нет! При чем здесь!..
— Брюс Уиллис? — отчаялась секретарша.
— Нет… Режиссера надо… Великого режиссера… Чтобы понял… Как я…
— Марк Захаров? Никита Михалков?
— А Джеймса Кэмерона можно? — обессиленно прошептал Сисадмин.
Пока прайвет-джет нес пришибленного Кэмерона в далекую Москву, Сисадмин, кусая ногти, пытался вернуться к рутине. Ничего, говорил он себе, это от усталости. Это пройдет. Все вернется.
— Что там у нас? — стараясь говорить обычно, негромко и уверенно, спросил он у селектора. — Записан кто-нибудь на прием?
— В коридоре с позавчера сидят просители, — отозвался тот. — По молодежной политике.
— Пусть сначала в душ, а потом ко мне, — распорядился Сисадмин.
Что угодно, лишь бы не оказаться снова один на один со страшной пустой тетрадью, один на один с собой…
Вполз какой-то малолетний, вскарабкался на прозрачный пластиковый стул и полуразвязно-полузаискивающе стал клянчить деньги на проект детских трудовых лагерей с патриотическим уклоном. Блеял что-то о хунвейбинах, совал в лицо пионерский галстук, выдавая за собственное ноу-хау, а потом, видя, что мысли Сисадмина где-то далеко, выхватил другую папку и принялся раскладывать на столе фотографии обнаженных старшеклассниц с портретами Национального лидера в духе чегеваровских аватарок, вытатуированными на лобках. Договорил и уставился на Сисадмина выжидающе: дадут или нет?
Тот смотрел на него тяжело. И хотя обычно на подобные прошения он ответил бы благосклонно, как старший брат похвалив юнната за его пубертатные фантазии, сейчас ему вдруг захотелось вышвырнуть малолетку в окно.
— Всегда давали, — на всякий случай напомнил малолетний.
Сисадмин побагровел. Скороварка его самообладания зашлась предапоплексическим свистом. И рванула.
— Вон! Вон отсюда! — заорал он, как никогда не позволял себе орать. — Вон!
Тот, ошпаренный, исчез.
Сисадмин сгреб проклятую тетрадь, подбежал к окну и щелкнул шпингалетом. Москва жарко дохнула ему в лицо летним перегаром. Вырывая лист за листом, Сисадмин комкал их и отпускал. Бумага огромными снежинками планировала на головы курящим ФСОшникам.
Во Внуково-2 встречать Кэмерона Сисадмин отправился лично. С нетерпением дождался, пока режиссера вынесут из «Бомбардира» на носилках люди со среднестатистическими лицами, погрузят в американский (чтобы чувствовал себя как дома) минивэн с зеркальными стеклами, присел рядом с кушеткой — в руках ржаной каравай и солонка под Палех.
— Спасибо, что нашли время! — улыбнулся Сисадмин мычащему Кэмерону, который продирал глаза и рефлекторно почесывал место укольчика. — Простите, что немного сумбурно… Мне просто очень понадобилось поговорить с вами… — он застеснялся. — У меня к вам дело… Вопрос. Как у художника к художнику, так сказать…
— What the fuck… — вытаращил на него глаза Кэмерон.
— Просто, понимаете… Мы с вами как бы духовные братья… Занимаемся одним и тем же. Вы создаете новый мир… Трехмерную реальность… И я. Кроме вас, не с кем посоветоваться… Во всем мире не с кем. Я слышал, вы над «Аватаром» десять лет работали… Я тогда же примерно начинал. И знаете, вот десять лет как день пролетели…
— What the fuck is going on here? — наконец сформулировал свою мысль целиком Кэмерон.
— Погодите, дослушайте! — взмолился Сисадмин. — У меня за это время было столько чудесного выдумано… Все выборы придумывал… Все интриги. Все партии… И всегда меня это так увлекало… И губернаторские… Такое удовольствие получал, знаете… Ну… И как президентские красиво обставить. Это ведь все не проще «Аватара», доложу я вам. А бюджеты так и покруче, — разрешил себе похвастаться он. — Ну и сама концепция… Феодалов всех в партию власти нагнать… Потом делить их на правых, на левых, на центристов… Народу же интересно должно быть… Я ведь для него, для народа стараюсь, понимаете? А вы представляете, какой это объем работы! Это у вас в Штатах все сложные процессы суперкомпьютеры моделируют… А у нас все тут! — он постучал себе по лбу.
Кэмерон подтянул ноги к подбородку и тоскливо осмотрелся.
— I can’t get a word from what you’re telling me… — боязливо признался он.
— Да тебе и не надо. Крепче спать будешь, — грустно поглядел ему в глаза Сисадмин. — У меня ведь к тебе всего один вопрос на самом деле… Tell me… Have you ever felt that the inspiration is leaving you… That your talent is leaving you? I feel like it’s happening to me now…
— Shit happens, — пожал плечами великий режиссер.
Сисадмин глядел на него долго-долго, потом устало потер виски.
— Наебка какая-то, а не гений, — вздохнул он.
Над тетрадью он просидел до четырех ночи. Бутылка древнешотландского сингл-мальта к этому моменту уже была практически исчерпана, а тетрадь — новая, но точно такая же, как та, что подверглась экзекуции, — оставалась исчеркана какими-то невразумительными отметками. Тут был нарисован трехголовый змей («Честная Русь», «Ядреная Русь» и «Право Слово» было надписано над головами, а на жирной туше сказочного создания значилось «Система»). Тут была изображена и чрезвычайно сложная схема, где амеба с надписью «Ядреная Русь» совокуплялась с амебой, подписанной «Все на Фронт!», а рядом стрелочками были обозначены механизмы американских праймериз, тщательно перерисованные из Википедии. Были шаржи на олигархов, три перечеркнутых, один в кружочке и стрелочкой же соединенный с правой головой думского Горыныча. Вместо центральной головы рептилии на длинную извилистую шею Сисадмин крамольно насадил человеческую со вполне узнаваемой физиономией Национального лидера. Изобразил его улыбающимся.
В общем, фигня какая-то получалась.
Считай, что и не получалось ничего.
Осмотрев всю эту босховскую феерию со смесью презрения и отвращения, он припечатал ее пузатой бутылкой, чтобы ее герои не расползлись по столу, и встал. Шатало и хотелось на воздух.
Нечего, конечно, было делать на Рублевке в четыре ночи. Но продышаться нужно было отчаянно. Где сейчас есть жизнь?
— Сергей! — разбудил он водителя. — На площадь трех вокзалов!
Что ему здесь делать? Зачем он поддался странному порыву?
Сисадмин приспустил стекло, посмотрел на бомжей, распластанных по ступеням Ленинградского вокзала, придавленных гравитацией судьбы, взял непочатую бутыль и вылез в люди.
Сел на холодный гранит — потерпи, простата! — и вдохнул горький вокзальный воздух: смешение дизельных паров, дегтя со шпал, мочи и перегара. Рядом с ним, через пробку и акцизную марку учуяв спирт, встрепенулось бесполое создание в грязном.
— Че, интеллигенция, угощаешь? — прохрипело оно. — Тебя как звать?