Самого Клайгеля уже три года не было в живых. Он поднял свой город из праха, но был призван Люитеном, Хозяином своей сказки, тем, что придумал все сущее, надсмотрщиком стаи серых лебедей, ангелов, что играют за команду Добра. Клайгель просто оседлал дракона и растворился вместе с ним в безоблачном утреннем небе. В Тримальхиаре остались его леди, окостеневшая в своем горе, но столь же прекрасная, как в двадцать лет, не снявшая, как он слышал, траура и по сей день, и его маленький сын, следующий в очереди на Белый трон после правившей в данный момент леди Джейн. Это было уже серьезнее, чем взбалмошная Королева эльфов. Принц, растущий в исключительно женском обществе в заповеднике Тримальхиара рисковал без вмешательства Рэя стать на шахматной доске Люитена слоном белой диагонали. Рэй не собирался увиливать. Бунт Клайгеля против властной руки Создателя был обречен, сам Рэй считал себя героем другой сказки, но у юного Артура могло бы получиться что-то интересное. Это дело было вторым по важности. Он помнил неистовое негодование Александра Клайгеля, обреченного быть положительным героем, и уважал его духовное завещание.
А если леди Клайгель не пустит его в Тримальхиар? Он засмеялся и перепрыгнул через узловатую корягу, присыпанную осенним многоцветьем. У него были все основания считать ее одним из своих основных недоброжелателей. Он лишил ее дочери, а то, что при этом он спас ей жизнь, было не в счет. Одно было здесь неколебимо — его старая клятва, произнесенная сердцем и хранимая в его самом заветном углу: никогда не поднимать руки на самого Клайгеля, на его женщину, на его дочь… И на его сына, который не был еще рожден, когда произносилась эта клятва.
Рэй глубоко вдохнул и остановился. Он не слышал вокруг себя голосов жизни, но он не чуял и тлетворного духа отравы. Морозным воздухом дышалось легко, разгорались от холода щеки. Это открытие так обрадовало его, что он сам себе показался смешным. Истребив в этих краях жизнь, яд и сам себя изжил, разложился за четырнадцать лет, испарился под редким солнышком, был вымыт холодными осенними дождями. Перед лицом его возрождающей деятельности лес был чист.
Окрыленный, Рэй пустился в дальнейший путь.
Рощи все чаще сменялись просторными полянами, поросшими жухлой травой, и лишь на одной из них, той, где бил Источник Жизни, — тоже бывший, кстати, продуктом деятельности четы Клайгелей, — ярко выделялось ее изумрудное пятно. Рэй ухмыльнулся: крайне полезно иметь в своих владениях и полностью контролировать ключ живой воды. Прекрасное средство от разного рода колотых, рубленых, дробленых и прочих травм. А на душевные ему было наплевать, он считал себя неуязвимым для оружия, их наносящего.
Замок возник перед ним внезапно, как вершина огромной горы, чье подножие густо заросло непролазным колючим кустарником-мутантом. Он один, казалось, бурно процветал в этих забытых благодатью местах и щетинился трехдюймовыми шипами, объединенными, как у барбариса, в гребни по три и по пять. Да и широкие кожистые листья тоже были по краю весьма недвусмысленно усажены зубчиками. Перед этой грозной преградой претендент вынужден был остановиться.
Жадным взглядом Рэй рассматривал громоздящуюся за колючим живым забором черную скалу пикообразной формы, уходящую вершиной — собственно дворцом — в низкое небо. Внизу, в недрах горы, буквально под его ногами во многие ярусы располагался город: заводы, рудники, шахты, оружейни, кузни, бараки рабов. Все опустевшее, мертвое, холодное, пришедшее в запустение. Спящее. Четырнадцать лет… Четыре первых года он, будучи человеком, имевшим способность делиться своей энергией, подкачивал всю местную нечисть и за это едва не поплатился: каменные тролли чуть было не сожрали его, когда он лежал без сил, и если бы не Клайгель… Он встряхнул головой. В сущности, чего еще от них, родненьких, было ждать? Право силы! Когда же он исчез, вместе с ним исчезла и энергетическая подпитка, и все оставшиеся в живых впали в бессрочную спячку. Лишь щедрая подачка могла поднять на ноги весь этот коматозный замок, но сейчас Рэй не собирался повторять детские ошибки.
Сначала нужно пройти. Позабавив воображение картиной распятого на шипах собственного изуродованного трупа, Рэй приступил к делу. Мечом тут можно было бы махать неделю, и это не было бы рациональным подходом. Он положил ладонь на нож, висевший на его груди. Тепло побежало от пальцев к сердцу. Затем он обнажил его зазубренное лезвие, откованное в форме березового листа. Им можно было убить, но обычно Рэй пользовался им для другой цели.
Он сосредоточился, и через несколько секунд ток тепла приобрел иное направление. Теперь он устремился от сердца в пальцы, через них — в нож. Лист был для Рэя необходимым посредником для явления Могущества. Лезвие раскалилось добела, затем от него оторвалась шаровая молния, которая, подчиняясь воле волшебника, поплыла в сторону зарослей и вонзилась в них.
Колючки вспыхнули, как пропитанные маслом. Ветви почернели, скукожились, огонь разбежался в стороны, кольцом охватывая Замок, истребил всю доступную ему пищу и зачах, как неразумный тиран. Попирая ботфортами горячий ковер жирного пепла, Рэй прошел к вратам Замка.
Они покосились, левая створка висела на одной петле. Решетка, ощетинившаяся пиками, была поднята и, вероятно, приржавела. Никаких признаков опередивших его претендентов. Спящей Красавицей этого Замка была власть.
Рэй вызвал еще одну порцию энергии, но теперь уже не в виде сгустка огня. Невидимая волна, от которой лишь чуть дрожал воздух, втянулась в ворота, и он почти явственно ощущал, как она начала затапливать уровни и этажи Замка и города, пробуждая тех, кто был здесь еще жив.
Самые мелкие оказались самыми проворными. Нерешительно выглядывая из створок ворот, они поодиночке и кучками высыпали на приворотную поляну, держась в разумном отдалении от гостя, бывшего достаточно дерзким, чтобы разбудить Замок. Их даже злобной-то нечистью можно было назвать с большой натяжкой: эти крохи никому, кроме разве что совсем мелких народцев вроде цветочных эльфов, не могли причинить вреда, и раньше Рэй считал их дармоедами. Прыгучие, летучие, одни не очень привлекательные, а другие уж совсем страшненькие, они годились разве что детишек пугать. Он поймал себя на некоторой нежности к ним.