Секретарша была матёрой. Не красивая девочка в мини-юбке, выгодно подчеркивающей бесконечность ног, растущих от ушей. Нет, это была битая 35-летняя стерва в строгом костюме, закаленная в тысячах сражений с посетителями, пытающихся прорвать к телу без записи.
— Да не давите вы так на тревожную кнопку, сломаете же. Никто не придет, — устало объяснил Псих, направляясь к тамбурной двери в кабинет. — Некому приходить.
И тут случилось неожиданное — секретарша выскочила из-за стола и метнулась к двери. Впервые за много лет посетитель увидел не только верхнюю, но и нижнюю половину этого дежурного Цербера. Ноги, кстати, были вполне товарного вида. Да и все остальное — тоже.
— Нельзя! — в отчаянии крикнула она, грудью встав в дверном проеме. — Господин Смежиров не принимает!
Псих остановился, улыбнулся и крикнул поверх головы защитницы.
— Оле, вылезай уже из своей норы. Хватит прятаться за красивыми женщинами. Дай мне десять минут, я уложусь.
В кабинете кто-то завозился и потопал к выходу. Затем, отодвинув секретаршу в сторону, оттуда вышел маленький, кругленький и плешивенький человек в калошах и с зонтиком веселенькой расцветки. Он злобно посмотрел на Психа и ворчливо сказал:
— Я бы попросил вас обходиться без фамильярностей и прочего амикошонства. Ваше поведение, Псих, недопустимо, и только давность знакомства удерживает меня от того, чтобы принять соответствующие меры. Что с моей охраной? Они живы?
— Разумеется. Что ж я, душегуб какой? Просто вырубил, минут через десять очухаются.
— Это хорошо, это ладно, это им только на пользу, может, более ответственно к службе относиться начнут. Я вас слушаю. Только покороче, пожалуйста, без прелюдий, у вас ровно пять минут.
— Хватит и одной. Ты, Оле, единственный из мне известных бойцов, который с гарантией выключит Грифа. Помнишь Грифа?
— Знаю только, что он в побеге, и, сколько я слышал, прячется в каких-то перденях. Но может уже и поймали, я не вникал.
— Все правильно, только уже не прячется. Я нашел его логово. Пора ловить.
— Ловите! — пожал плечами кругленький человечек. — Я-то здесь каким боком? Это не мои дела, и вся эта история мне совсем не интересна. Грифы какие-то… Извините, без меня. Ладно, рад был увидеться, но, прошу прощения, спешу. Дела, знаете ли… Дела. Матильда, я буду в семнадцать, подготовьте материалы по будущему аукциону, аналитики должны в обед принести справку — ее не забудьте. Удачи, Псих!
И господин Смежиров закосолапил к двери.
— Погоди, Оле! — крикнул ему в спину Псих. — А если я скажу, что у него Азраил?
Толстячок замер так резко, как будто его пришпилили к полу булавкой. Потом медленно повернулся.
— Говори, — совсем другим голосом сказал он.
— А что говорить? Я уже все сказал, — пожал плечами Псих. — Ты же знаешь про терки между Азраилом и Грифом? Мы шли брать Грифа вдвоем с Азраилом. Но эта сволочь юзает какую-то читерскую пространственную магию. Короче, я едва ноги унес, а старикашка попал к Грифу в гости.
— И что теперь? — все тем же стальным голосом спросил хозяин.
— Кто знает? — Псих пожал плечами. — Подозреваю, что сейчас Гриф, пуская слюни от счастья, режет Азраила на кусочки. Он ведь об этом несколько веков мечтал. Вот я и подумал — а не сходить ли мне в гости к Оле? Возможно, ему будет интересно. Когда еще выпадет такой шанс нормализовать расстроенные отношения?
Смежиров криво ухмыльнулся.
— Ты плохо знаешь Ази, Псих. Он хуже любого осла, его упрямством можно мостить улицы — настолько оно твердокаменное. Даже если я лично все порубаю всех в винегрет, и, истекая кровью, вытащу его из пыточной, это ничего не изменит. Он все равно никогда меня не простит.
— Изменит, Оле, — покачал головой Псих. — По любому — изменит. Он всегда будет знать, что это ты его вытащил. И забыть про это уже не сможет, иначе это не Азраил. Оле, ты лучше меня знаешь его щепетильность в вопросе долгов.
Господин Смежиров молчал долго — с минуту, не меньше. Потом со злобой пнул стол, плюхнулся на стул и опять молчал, барабаня пальцами по полированной столешнице.
Потом залез в ящик стола, достал пачку сигарет и зажигалку, долго курил, не обращая внимания на вытянувшееся лицо секретарши, и молчал.
Затем глухо сказал:
— Ты ведь не к Грифу меня зовешь, Псих. Ты меня в молодость вернуться зовешь, старая ты плешивая обезьяна. А туда пути нет, не протоптана еще обратно в молодость тропинка. Ты понимаешь вообще, на какие бабки я попаду, если сейчас с тобой отправлюсь? У меня же откат — месяц, на меня очередь на шесть лет вперед расписана и через две недели очередной аукцион. У меня же все клиенты заявки снимут, как только узнают, что Смежиров без предупреждения кинул заказчика, который ждал четыре года. Я свою репутацию сто семьдесят лет нарабатывал, а теперь ты мне предлагаешь ее за день в унитаз слить. Я ведь даже передвинуть сегодняшних клиентов никуда не могу, у меня все забито.
— Понимаю, — кивнул Псих. — Неприятно, согласен. Но никакой катастрофы не случится, и заказчики твои никуда не денутся. Они поорут, разумеется, повозмущаются, погрозят Южному Централу, а потом как миленькие побегут заявки на аукцион ставить. У тебя, старый ты лысый толстяк, есть одно неоспоримое преимущество — ты монополист. В обитаемой Вселенной пока не найдены другие носители твоего дара, поэтому ты вообще можешь куролесить, как твоей душеньке угодно. Уж один-то факап за два столетия тебе точно простят. И вообще, Оле, хватить тут о деньгах стонать, корыстная твоя душонка. Если хочешь знать, ты еще потерянные бабки с большим профитом отобьешь, когда Грифа его тюремщикам сдашь за несусветную мзду. Сам знаешь — эти кланы заплатят, сколько бы ты с них не запросил.
— Деньги — пыль! — резко оборвал его хозяин. — Плевал я на деньги! Я репутацию просажу.
— А тут уже, Оле, тебе решать — что для тебя пыль, а что не пыль! — развел руками Псих. — И ты уже определяйся, что для тебя пыльнее — Азраил или репутация. Если хочешь сожрать яичницу — придется разбить яйца! В этом мире у всего есть своя цена, бесплатно только папу с мамой выдают.
Смежиров опять замолчал, постукивая пальцами по столу.
Потом повернулся к секретарше.
— Матильда, отмените все на сегодня, свяжитесь с клиентами, сообщите о внезапном форс-мажоре, принесите надлежащие извинения. Только это и ни слова больше. Больше вы ничего сказать не можете, потому что сами ничего не знаете — как бы они ни расспрашивали. Я сам с ними свяжусь через несколько часов и все объясню. Хотя нет — завтра. Завтра я с ними свяжусь, и мы вместе подумаем — что можно сделать с возникшей проблемой.
Затем он помял свой нос-картошку ладонью, зачем-то растянул свои уши в сторону и высунул язык.
— Боги, зачем я это делаю? Я ведь взрослый разумный человек, — и он повернулся в сторону обезьяна.
— Судя по всему — ты, к счастью, еще не до конца образумился, — улыбнулся в ответ тот.
— У тебя есть дурное свойство, мартышка, ты заражаешь своим идиотским идеализмом окружающих! — убежденно сказал Смежиров. — Что вылупился? Вешай портал, я готов.
— Зонтик! — вдруг крикнула секретарша, и метнулась к корзине для зонтов под вешалкой. — Зонтик для гостя забыли.
— Тьфу ты! — ругнулся Смежиров. — Действительно, чуть не забыл. Хотя пусть и поспал бы немного — ничего страшного с гостем не случилось бы. От этого гостя всегда они неприятности. Знала бы ты, Матильда, сколько он в молодости моей крови попил…
— Так мне портал вешать, или у нас начинается вечер воспоминаний? — невинно поинтересовался Псих.
— Вспоминать прошлое — это, между прочим, моя профессия! — обиделся Смежиров. — Я, между прочим, преподаватель истории по первому диплому.
— Это все безумно интересно, но портал вешать или нет? — гнул свою линию Псих.
— Псих, ты здесь максимум десять минут, а достал меня уже реально до печенок, — покачал головой Смежиров. — Вешай уже, как говорил граф Михаил Николаевич Муравьев.