Михалыч поставил локоть в салат, подпер скулу кулаком и его пьяные глаза наполнились слезами.
— Потому что вы, сволочи — у меня самое ценное украли! Никогда вам этого не прощу, понял?
— Стоп! Стоять, говорю! Я у тебя что-нибудь крал?
— Ты? — мэр смерили собутыльника мутным взглядом и помотал головой как собака, отряхивающаяся после купания. — Ты — нет. Ты — искл… икскл… Короче, ты ниче не брал! Ты наоборот делал. Как будет наоборот к слову «украл»?
— Подарил.
— Точно! Ты мне жизнь подарил, поэтому я тебе все и рассказываю.
— Так ты рассказывай тогда! А то тебя все время куда-то в сторону уносит. То в логопедию, то в филологию.
— Так я и рассказываю!
— Вот и рассказывай.
— Короче, это сильно позже было. Три года назад…
В общем, минут через десять из обрывков монологов изрядно набравшегося мэра у Психа сложилась довольно цельная картина произошедшего.
«Самое ценное», разумеется, оказалось женщиной. Сюжет вечный и в общем-то, даже банальный: немолодой мужик, внезапно вспыхнувшие чувства, последняя любовь, все дела — короче, много раз воспетое «как боится седина моя твоего локона» и прочее «любви все возрасты покорны, ее порывы благотворны». Мужик конкретно поплыл и размяк, даже на город изрядно подзабил и отправился с «юной, нежной» в свадебное путешествие по окрестностям Челябинска.
В поездке Михалыч расслабился окончательно и в Чебаркуле — нарвался на невесть откуда взявшуюся огромную бродячую банду демонов. Если верить мэру, это было не меньше чем прикочевавшее на челябинские земли войско Атиллы, возглавляемое каким-то демоном невероятной силы.
Кочевники весело перебили всю охрану свадебного поезда, а «любовь мою последнюю», которую, кстати, и звали Люба, умыкнули в гарем пришлому Атилле, которого, кстати, звали Крам. А Михалыча просто бросили — и это было самым унизительным.
— Представляешь, я такой стою — а они уходят. Я всю магию по ним слил, думал — хотя бы убьют, а они только поржали надо мной и убежали! — от заново переживаемых унижений мэр даже протрезвел немного. — Ну я постоял такой, да и пошел пешком в Челябинск. Один.
Михалыч скрипнул зубами и яростно всосал стакан.
— Сурово с тобой жизнь обошлась, — согласился Псих. — А ты что? Только не говори мне, что, вернувшись, ты тут же не собрал еще большую банду и не поскакал утолить жажду мести, поотрывав бошки.
— Собрал и поскакал, разумеется, — закивал мэр. — Меньше половины домой вернулось. Я тебе наврал, каюсь. У этого Атиллы людей — десятков пять-семь, не больше. Зато есть какой-то артефакт невероятной мощи. Я не знаю, что это за фигня, но это капец какая фигня. Сначала огнем все поливает как из огнемета, потом ядовитым дымом все заволакивает, а под конец песок летит, да с такой скоростью и силой, что минут за десять все мясо с костей стешет.
— Сурово, — повторил Псих.
— Да не то слово! — махнул рукой Михалыч.
— Ну и что дальше было? — поинтересовался Псих.
— А все, больше ничего и не было! — мэр опять скрипнул зубами и опять засадил стакан. — Демоны так в Чебаркуле и осели. Там хорошо — море озер, куча санаториев. К моему удивлению — дальше не пошли, Челябинск захватывать не стали. Похоже, их и Чебаркуль вполне устраивает. Он с Любой в Чебаркуле сидел, а я в Челябинске. Я еще пару раз попытался Любу вытащить — опять кровью умылся. Как жил — даже вспоминать не хочу. Злоба меня грызла — как будто внутри собака бешенная поселилась. Дурил по страшному, смерть звал, специально нарывался. Всех демонов на контролируемой мною территории извел, думал — Атилла не простит, но ему, похоже, пофиг. Так и сидит в Чебаркуле, носу не кажет. Видать, злость эта во мне в болезнь и переродилась. И тоже — хитрая болезнь какая-то, не сдохнуть, не выздороветь. Как будто издевалась надо мной судьба. И ты вот меня спас — я сперва обрадовался, задолбался я овощем жить, если честно. А сейчас что-то малость в себя пришел — и опять в голове как жук-короед свербит: «Да нафига тебе такая жизнь? Да лучше сдохнуть, чем так жить…». Веришь, нет — реально не знаю, что делать!
— Что делать, что делать… — сильно пошатываясь, Псих встал из-за стола. — Что тут думать — трясти надо! Ты не уходи, я скоро приду — добьем пузырь.
— Ты куда собрался? — не понял Михалыч.
— Как куда? — сильно удивился Псих. — В Чебаркуль.
Мэр был настолько пьян, что даже особо не удивился.
— Погоди, — икнул он. — А на посошок?
И он набулькал Психу полный стакан.
г. Чебаркуль
Чебаркульский сектор,
Челябинская локация
54°58′ с. ш. 60°22′ в. д.
«Посошок» явно был лишним. Психа конкретно накрыло, и он даже произошедшее помнил лишь частично.
Нет, портал до Чебаркуля он проложил довольно верно, и даже базу демонов, разместившихся в бывшем санатории «Кисегач», нашел без проблем. А вот дальше начинались провалы в памяти.
(на перемотке)
— Да ты с кем так разговариваешь, пес смердячий? Я Великий мудрец, равный Небу, а ты кто? Жак-Ив Кусто?
— Слышь, аватар, вали отсюда, тебе по-хорошему говорят. Если начкар тебя здесь застанет — я за себя не отвечаю. Твое счастье, что ты демон, человека я бы давно уже заглушил.
— Заглушил он… Ты не Жак-Ив Кусто. Ты Заглушкин-Мухосраньский. Дай пройти говорю, дело у меня к Краму. Я, Великий Мудрец, повелеваю меня пропустить.
— Слышь, боец, с каким там бомжом ты решил в карауле пообщаться? А? Не слышу!
— Блин, начкар. Ну все, тябе беда.
(перемотка)
— … до лампочки! — кричит начкар и бьет Психа по черепу клювом своего чекана.
Но обезьян только радостно хохочет и достает свой железный посох:
— Мария Сергеевна, а он первый начал! — зычно кричит он и вновь демонически хохочет.
(перемотка)
— Кто же так душит? За яблочко надо, за яблоко!
(перемотка)
— Что у вас тут случилось? Отдыхающую смену пинками подняли и к вам на усиление кинули.
— Да какой-то синий демон приперся, пьяный в дугу, лыка не вяжет. До всех докопался, всех достал, начкар его поучить решил, а у него, походу, шкура железная. Ребята его чем только не охаживали — как по столбу фонарному лупишь.
— А где он?
— Алкаш-то? Да мы его били, били, а он только хихикал и просил ему спинку потереть, орал — «тепленькая пошла». А потом разморозился, цапнул начкара за ногу и заорал, что это террорист и его надо топить в сортире. И реально утащил его в сортир. Мы пытались его остановить, но где там.
— Так он его реально топит, что ли?
— Ну, типа того.
— Слушай, может, тогда не будем торопиться? Пусть эта сволочь покупается…
(перемотка)
— КРАМА!!! КРАМА ЗОВИТЕ!!! Мы не вывезем, сдохнем все!
(перемотка)
Зато финал визита Псих запомнил хорошо. Его опять накрыло и он валялся безжизненной куклой и хихикал, а демоны охаживали его разнообразными колющими и режущими предметами. Вдруг из ворот выскочил какой-то огромный — выше Тота! — демон и архиерейским басом загудел, как самолет на взлете:
— Бросили его! Бегом! Все бегом оттуда! Считаю до трех, кто останется на линии огня — пеняйте на себя!
Раздался топот ног, удары прекратились, и Псих обрадовался, что наконец-то может подремать спокойно. Но на счет «три» его накрыло стеной огня. Слава богу, это был не священный огонь Самади, но и обычного пламени оказалось достаточно, чтобы Псих пришел в себя и немного протрезвел. Слава богу, вернувшаяся память вовремя подсказала ему, что за огнем последует дым.
Дыма обезьян терпеть не мог, поэтому быстро превратил волосок в свое неподвижное тело, а сам, накинув «Скрытность», пулей вылетел из зоны поражения. После чего залег в безопасном месте, наблюдая за происходящим.
Действительно — едва река огня спала, пламя сменил дым, причем дым редкой гадостности. По крайней мере, чувство опасности обезьяна забилось в истерике, требуя бежать отсюда со всех ног. Но Псих, на свое счастье оказавшийся с наветренной стороны, приказал ему заткнуться и продолжил наблюдение.