На той стороне, где мы —
Время трехлетней зимы,
Пир во время чумы,
И совесть болит, как зуб.
Другой стороны нет.
Дебаты про Тьму и Свет
Смешней, чем хромой сонет
Про сидорову козу.
На той стороне, где нам
Достанется по трудам —
Пророк рассылает спам,
И дьявол за тамаду.
Но слышен далекий рог,
И ножик вонзен в порог,
И Повар запек в пирог
Серебряную звезду.
Там любят без громких фраз,
Играет армейский джаз,
И Бездна Голодных Глаз —
Вокруг, наверху, внизу.
Там кто-то в пятьсотый раз
Полсотни вселенных спас.
Там нет и не будет — нас.
И совесть болит, как зуб.
Девушка дочитала и улыбнулась Четвертому.
— Ну как тебе?
Монах осторожно пожал плечами:
— Ну… — и все-таки честно признался. — Не знаю. Кстати, там есть незнакомые слова. «Хромой сонет», например. Я не знаю, что это такое.
Береза насупилась.
— Давай все-таки разделять объективное устаревание и собственное невежество. Иначе любой идиот начнет предъявлять за все, что сложнее «Мама мыла раму». А хромые сонеты и сегодня пишут. Хромой сонет, чтобы ты знал, это тот же классический сонет, только с укороченными четвертыми стихами, ну, то есть строчками, в катренах. И все, и больше никаких отличий.
Четвертый хотел спросить, что такое катрен, но посмотрел на обиженное лицо Березы и передумал.
— Ладно вам… — примирительно сказал Клен. — Парень, ты не старайся понять стихи, как решить задачу. Это же как песня, их надо просто слушать. Они сами в уши затекут, если настоящие. Вот еще — тоже про сонеты. Ну и немного про нас сегодня.
Когда в секунду схлопнутся века —
Исполнятся недобрые приметы:
Расколется кираса ледника
И заржавеет ятаган кометы.
Взойдет на трон, кто Истину искал,
Но изменял себе от раза к разу.
И только ветры в амбразурах скал
Останутся,
по долгу и приказу.
Когда потухнут звёзды и глаза,
Когда по кухням разведется плесень —
Ни суховей, не майская гроза
Не пролетят по городам и весям.
Когда любое слово — весть беды,
Клочка от наших клятв не сохранится —
Приходит время
разбивать сады
И для сонетов линовать страницы.
Клен замолчал и очень серьезно спросил у монаха.
— Ты ведь понял, о чем это стихотворение?
Тот вздохнул и кивнул.
— Понял. Ну то есть я не уверен, что я все правильно понял, но вот чисто для себя — здесь все понятно. Это реально про сейчас. Мы стоим на пороге, скоро все рухнет и мир изменится. От нашего старого мира, наверное, мало что останется. И что вот делать обычному человеку, если ты вообще никак на это повлиять не можешь? Если ты, блин, как муравей? Ну он и говорит — делай то, что надо делать. Если ты садовник — сажай сад, даже если яблок не увидишь. Кто-то тебе потом спасибо скажет, даже если тебя уже не будет. Если поэт — пиши стихи. Лучше — хорошие.
— Браво! — Клен дважды хлопнул в ладоши. — И имей в виду — никакого правильного понимания не существует, стихи только «чисто для себя» и можно понять. Просто у некоторых чувство собственной важности зашкаливает, вот они и объявляют свое понимание единственно возможным. Им волю дай — они любое стихотворение расчленят и препарируют, даже то, которое представляет собой просто настроение, пойманное в сеть слов. Вроде этого:
Отблески на воде. Плющ, кипарис и мирт.
Ночь за твоим плечом мятна и бледнолика.
Что нам еще любить, если не этот мир?
Если его любить — то не избегнуть лиха.
Горький прозрачный дым. Рваный гитарный ритм.
Если не ждать Суда — можно бы жить иначе…
Не оглянись назад: если заговорим,
Ночь за твоим плечом истину глубже спрячет.
Стены пустых домов. Варварство пентаграмм.
Стоя меж двух зеркал, видишь одно и то же.
Если простят долги — что остается нам?
Ночь за твоим плечом пляшет и корчит рожи.
Четвертый допил кружку и понял, что в голове у него изрядно шумит. Пиво у долгих оказалось гораздо крепче, чем казалось. И вдруг он, неожиданно сам для себя, пожаловался вслух.
— Все это, конечно, хорошо, это реально душу разбирает — все эти ночи за плечом и не смотри назад. Что вы думаете — я дурак и ничего не понял? Я все понял. Это правильно, конечно — сады там сажать и все такое. Но это все — если ты стоишь, и все это мимо тебя несется. Если ты зритель, даже если участник — все равно зритель, по большому счету, понимаете? А вот если попал так, как я? Когда все на тебе завязано? Когда ты накосячишь, просто нечаянно ступишь — и все! Все, понимаете? Тысячи людей! И все.
Его собеседники, которые в начале монолога улыбались, вдруг стали серьезными.
— А это только тебе, — твердо, даже жестко, сказала Береза. — Это твоя ноша, тебе ее нести, мы тут тебе не помощники. Мы наблюдатели — и не более.
— Мы — нет, — кивнул Клен. — А вот стихи — да. Стихи могут помочь. Ответа они тебе не дадут, но совет ты получить можешь.
— Давайте так, — вдруг сказал Дуб. — Нашему гостю уже пора, иначе проблемы будут. Тем более — все, что хотели, мы уже получили. Поэтому сейчас каждый из нас в качестве подарка прочтет парню по стихотворению, которое, на ваш взгляд, ему на пользу будет. А потом я его на место отнесу. Я тогда и начну, пожалуй.
И он начал читать — тихо, вполголоса, что вроде как не вязалось с его громогласной натурой, но было удивительно уместно:
В никуда улетают минуты
С каждым годом скорей и скорей.
Время скачет на помощь кому-то
Сквозь тенета ночных фонарей.
Ты родился не зря, как и каждый.
Но, прозревший от чьей-то слезы,
В разговоре с друзьями однажды
Перешел на забытый язык.
И стремительней стала походка,
И весомей — раздумья и речь,
Стал суровей изгиб подбородка,
Пальцы сжали невидимый меч.
И зажглось над судьбой, как эпиграф:
'Обещаниям счастья не верь.
Позабудь беззаботные игры,
Ты за все отвечаешь теперь.
Потому что несутся минуты
С каждым годом скорей и скорей'.
Время скачет на помощь кому-то
Сквозь тенета ночных фонарей.
Ну успел затихнуть голос Дуба, как без паузы вступила Береза:
К гриму грязь не прилипает,
Птиц не метят на лету…
Только сердце привыкает