Я их видел. Не полностью, конечно, но все-таки. Когда Тася, делая что-нибудь, склонялась надо мной, лежавшим, и отвороты ее медицинского халата чуть расходились. Очень белые, выпуклые, даже взглянув только, нетрудно было вообразить, какая гладкая и теплая там кожа. Я, когда такое случалось, отводил сразу же глаза, чтобы Тася ничего не заметила, и затаивал дыхание. А папа их не глазами... рукой... Лапал. А она позволяла ему. Так влюбилась в папу, что позволяла? Или не обязательно надо было ей для этого влюбляться, не такая уж для нее проблема?..
В детской два диванчика - Ленкин и мой. Мой возле окна, Ленкин - у другой стенки, возле двери. Над каждым диваном бра висит, чтобы читать без верхнего света. Я как-то никогда прежде не задумывался, что мы с сестрой разного пола, живем в одной комнате. И ходим друг перед другом в одних трусиках, не стесняемся. Ленку после купания мама вообще голенькой приносила. Но мы же родные, близкие... Почему-то украдкой, прячась за раскрытой книжкой, посмотрел на сестру. Она лежала, верней, полусидела, опираясь на подушку, лицом ко мне. В белой маечке и синих шортах, держа сказки на весу. Лицо ее было закрыто, но все остальное - на виду. Тоненькие пальчики на книжной обложке, стебельковая шейка, узкие плечики...
Та-ак... Как же я раньше не замечал? Или только-только это произошло? Два маленьких остреньких холмика натягивали маечку на ее груди. А ей восемь лет всего, растеряха и плакса! Ленка - женщина, свихнуться можно! Пусть крошечная, сопливая - но ведь женщина! Будет вот так расти, расти, а потом кто-нибудь заберется туда рукой...
Злость и ненависть душили меня. Ненависть к тому наглецу, который посмеет так поступить с Ленкой. Ненависть даже, казалось, посильней, чем недавно к папе и Тасе. И дал себе слово за сестрой, пока она замуж не выйдет, следить в оба глаза, никого к ней близко не подпускать. До того завелся, расстроился, что не смог улежать на одном месте, вскочил, пошел к маме на кухню.
Мама готовила борщ, нарезала свеклу. Ловко, сноровисто орудовала ножом. Ломтики получались ровные, аккуратные, как все, что делает мама. Бедная мама... Она тут у плиты возится, кормит нас, заботится, а папа в это время в беседке на лавочке... Мне снова, как вчера, захотелось приласкаться к ней, сделать или сказать что-нибудь хорошее-хорошее, чтобы она повеселела, засмеялась.
- С уроками управился? - повернула ко мне голову мама.
- Управился, не беспокойся. - Увидел в раковине грязную посуду, обрадовался. - Давай, я посуду вымою!
Я и раньше мыл посуду. После себя. У нас так заведено - каждый, поев, моет свои тарелки и ложки-вилки. А общую, когда мама готовит или полсле этого, - всегда она.
- Кто в лесу сдох? - усмехнулась мама.
- Родился, а не сдох, - отшутился я и пустил из крана горячую воду.
Возился я долго. Кастрюли, миски, жирные, засохшие - это не чашку сполоснуть. Пришлось драить их колючей проволочной штуковиной, много раз тереть тряпкой. Маме даже здесь больше всех доставалось. Я так старался, словно липкую накипь с маминой жизни сдирал. Пока мыл, вспомнил, что звонил Саня. Вспомнил - и позавидовал его легкому характеру. Я бы, поступи он со мной, как я с ним, ни за что первым не позвонил. Одна и та же история - копаюсь в себе, копаюсь, а толку никакого...
Но мысли мои сейчас занимало другое. Я ждал, когда вернется папа. Хотел, чтобы он поскорей вернулся, потому что чем раньше он придет, тем меньше пробудет в беседке с Тасей. И в то же время видеть его не желал. Заявится небось, как в прошлый раз, веселенький, разговорчивый, врать станет. Выход из этого двойственного положения нашелся быстро. В любом случае папа раньше, чем через час, не вернется. Пока нацелуется, наобнимается, пока домой ее проводит. А я спать лягу, скажу маме, что устал или что голова разболелась. Пусть рассказывает, как он у Вити с документами возился, без меня.
Все, однако, получилось не так. Я уже забрался под одеяло - успел в самый последний момент, пока он возился с замком, - погасил свет. И слышал через закрытую дверь, как мама говорила ему, что мне, видно, нездоровится, если в такую рань спать завалился, - еще девяти не было, даже Ленка не ложилась.
Через несколько минут дверь нашей с ней комнаты открылась. Я осторожно, хотя свет из коридора еле в мой угол долетал, приоткрыл один глаз. Папа стоял на пороге, из-за его плеча выглядывала мама.