- Ого! - искренне изумился я. - Целых четыре года! Разве так бывает? Четыре года на тебя чуть ли не каждый день глядел, а на пятый разглядел?
- Бывает, как видишь! - Мама, наверняка того не замечая - не передо мной же! - выпрямилась, приосанилась, тряхнула головой.
- Так это сколько ж лет тебе тогда было? - Я быстро произвел в уме нехитрые арифметические подсчеты. - Двадцать один? - Роковое, оказывается, число.
- Да, почти двадцать один уже.
- И ты больше никого никогда не любила?
- Никого, Мишенька. Только папу.
- А тебя? - Я догадывался, что такой откровенный разговор с мамой может не повториться, редко бывает, чтобы все сразу совпало - и время, и настроение, и желание. Нужно было воспользоваться моментом, выведать побольше. Кое-что неведомое мне могло проясниться.
- Между прочим, твоя мама оч-чень когда-то нравилась мальчикам! - снова залихватски тряхнула волосами и по-девчоночьи прыснула. - Дядя Витя, например, тенью за мной ходил, стихи посвящал! Смешно?
Вот оно! Отыскалось-таки! Никак не мог я сообразить, что еще меня гложет, покоя не дает. Витя! Какой же он маме друг, если отдает свою квартиру, чтобы папа встречался там с другой женщиной! А мама его жалеет, кормит, заботится! Рубашки - слышал как-то - просила принести, чтобы постирать, погладить! Еще и, оказывается, любил он ее, стихи писал! Такой же гад и предатель как папа!
- Не смешно, - буркнул я.
- Ой! - спохватилась мама, посмотрев на часы. - Заболталась я с тобой, Мишка, опаздываю!
Повезло мне. Мама заспешила, засуетилась, не то обязательно заметила бы, как вконец испортилось мое настроение. Она убежала, а я еще долго сидел на кухне, размышлял о непостижимости взрослых, их слов и поступков. Все взрослые такие двойные, или мы тоже, но только нам пока особо негде и не в чем по большому счету проявиться? И тут же сам себе возразил: не все! Мама не такая! И... я. Да, и я не такой. Не такой. И Полинка, Полина Матвеевна тоже, уверен. А Мила? Такая? Что я знаю о ней? И что мы вообще друг о друге знаем?..
До половины десятого я читал заданного «Тараса Бульбу», потом услышал папины шаги, громыхнула дверь ванной комнаты.
Минут двадцать у меня было в запасе - пока он умоется, побреется, и прочее. Пошел в гостиную, набрал Санин номер:
- Ты проснулся? - Саня, я знал, тоже любитель подрыхнуть.
- Давно, - ответил Саня. - А что?
- Ничего. Сейчас я к тебе приду.
Я шел к Сане, и не представлял себе, как объясню ему столь ранний свой визит и что ему предложу. Неплохо бы в кино податься, но не было денег. Просто погулять? Дождь прекратился, но кругом зияли лужи, пасмурно - не лучшая погода для гуляний. И у него не отсидеться - родители дома, а у меня с ними отношения плоховато складывались. Понадеявшись, что какой-нибудь выход, как это часто бывает, сам отыщется в последний момент, шагов не замедлил.
Я, конечно, мог бы обойтись и без Сани, пошлялся бы где-нибудь, время при желании всегда убить можно. Но не хотел оставаться наедине с собой, со своими мыслями и настроением, не хотел и боялся. Тут уж не только Саню, кого угодно предпочтешь.
В последние дни я начал задумываться над тем, что прежде мне и в голову не приходило, казалось естественным, обыденным. Все как бы по-новому, по-другому вокруг себя увидел. Почему, например, дружил именно с Саней Толстиковым, а не с кем-нибудь другим. Саня, я же с первого класса знал, себе на уме, а главное, простоват он, жадноват, ничего не читает - мне, выросшему в книжном доме, это казалось по меньшей мере удивительным. Может быть, потому, что мы с ним близко живем? У нас так многие дружат - кому из школы по дороге или за партой вдвоем сидят. Потому, что Саня, при все при том, покладистый, невредный? И вдруг меня, впервые, осенило: я с ним дружу потому, что он со мной дружит. Это он выбрал меня. Я-то сам ни к кому первым не прибьюсь, чтобы не подумали что навязываюсь. Это не гордость даже, и не робость, а состояние, которое и объяснить нельзя. Комплекс, как любит говорит папа...
Пришел я к этому выводу, когда достиг уже Саниного подъезда. И радости от такого прозрения, конечно, не испытал, как и от многого теперь другого. Еще папа вспомнился некстати...
Открыл мне Саня, что-то дожевывая. Судя по запаху, копченую колбасу. Заявился я неудачно - Толстиковы завтракали.
- Раздевайся, заходи, - кивнул Саня, - я быстро.
Я снял туфли и в носках прошел в Санину комнату. У них тоже, как у нас, трехкомнатная квартира, только наша маленькая, комнатки тесные, а здесь громадная, коридор широченный, ванная и туалет раздельно. К тому же нас, Огурцовых, четверо, раньше, с бабушкой, пятеро было, а их трое.