- Мне удалось узнать, - говорит усатый, - что вы талантливый поэт, готовите к изданию сборник своих стихов.
- Да, получил предложение от нескольких издательств, - сдержанно отвечаю.
Кручу колесо - сектор «приз».
- Приз, приз! - кричат зрители.
- Буду играть. Я готов назвать слово. - И называю.
У усатого глаза на лоб лезут.
- Правильно! - вопит. - Потрясающе! Какие аплодисменты!
Во второй круг выхожу, колесо кручу, опять - сильным всегда везет - стрелкой в «приз». Все орут, беснуются, а я снисходительно улыбаюсь:
- Я сюда поиграть приехал, а не барахлиться. Готов сразу назвать слово.
- Как, без единой буквы? - ахает усатый.
- Естественно.
А в суперигре выпадает мне - все чуть в обморок не падают! - автомобиль. Слово загадано длиннющее, хитрющее, черт ногу сломит. Усатый как всегда предлагает открыть мне в подмогу несколько букв, но я отказываюсь, потому что сходу могу назвать слово - не на того напали! Что в зале творится! Ладони отбивают, «браво» кричат, «ура», усатый только руками в восхищении разводит и повторяет как попугай:
- Потрясающе, потрясающе!
А Мила и все остальные в это время сидят у телевизоров, смотрят, как мне ключи от машины вручают, глазами хлопают. Вот тебе и Огурец! Никто на него и внимания толком не обращал, так себе, думали, обыкновенный пацан...
Мечты эти очень были приятны, бальзам проливали на мои раны, и я уже собирался перейти к великолепному финалу - как подкатываю я на новеньких «жигулях» к Милиному подъезду, но что-то у меня в голове переключилось, сместилось, и всплыло лицо мамы, узнавшей, что я сбежал из дома. И папино, конечно... Вообразил я, как пытают они не повинную ни в чем, ревущую Ленку, как звонят во все концы, всех на ноги поднимают. До того явственно вообразил, что даже головой замотал и глаза крепко-накрепко зажмурил, до дрожи в веках. Но тут же раскрыл их - широко раскрыл, до невозможности....
Дверь с шумом распахнулась, в зал вошли трое: два милиционера и, прячась за их спинами, незнакомая мне бабушка. Я медленно поднялся на ноги, какое-то время мы молча глядели друг на друга.
- Вот он, хулиган! - первой нарушила молчание бабушка, проталкиваясь вперед. - Их тут много шастает! Вышла, понимаешь ты, племянницу за ворота проводить, гляжу - наверху свет горит. А прежде не горел, сама проверяла. Ну, думаю...
- Ясно, мамаша, - перебил ее милиционер постарше, - вы нам это уже рассказывали. - И мне: - Подойди сюда! - А когда я на ослабевших ногах приблизился, спросил: - Что ты тут делаешь ночью?
Я - хватило еще остатков рассудка - начал то-то мычать, будто решил я потренироваться, к соревнованиям готовился, но он тут же срубил меня под самый корень:
- Твоя фамилия Огурцов?
Мила, вдруг вспомнилось мне, была права - первое, что сделают мои родители, - позвонят в милицию. Мои наставления Ленке что мертвому припарки.
- Телефон дома есть? - продолжил милиционер, догадавшись, видно по выражению моего лица, что не ошибся.
Я молча кивнул - врать дальше не имело смысла.
- Где у вас телефон? - обратился он к бабушке...
Папа примчался на удивление быстро - несся, наверное, во весь опор. По дороге к дому не обронил ни слова, и лишь возле самого подъезда сказал мне:
- Мы с мамой никогда тебя пальцем не тронули, считали это недопустимым и оскорбительным. Но, вижу, совершенно напрасно. Из таких как ты дурь надо выколачивать. Именно, - по слогам отчеканил: - вы-ко-ла-чи-вать! Маму, говоришь, любишь ты и жалеешь? Сейчас ты увидишь, что сделал с мамой за эти два часа, дрянь ты этакая!
И я увидел. В тысячу раз было бы легче, если бы они меня в самом деле поколотили. Но все равно ничего им, как киношный партизан на допросе, я не сказал. Верней не им, а маме, потому что папа о причине моего бегства из дома не спрашивал. Мама назвала меня жестоким, бессердечным, сказала, что в могилу ее хочу загнать, что вру, не люблю, не уважаю... Много чего обидного сказала...
А потом я лежал, накрывшись одеялом с головой, и тихо, чтобы Ленка не услышала, плакал. Долго плакал. Но перед тем как заснуть, решил твердо и окончательно: все равно здесь жить я не буду. Не хочу такой жизни. Маме, хоть и жестокий я, и бессердечный, письмо оставлю, прощения попрошу. Только нигде больше прятаться не стану, уеду вообще из города. Далеко. К бабушке! - сверкнула вдруг спасительная мысль. Конечно же к бабушке! И как только раньше не додумался! У нас несколько ребят вообще с бабушками-дедушками живут, а не с родителями, и ничего, в порядке. Но сначала... сначала повидаю Тасю. Уж ей-то послания писать не стану, выскажу все в глаза. На прощанье...