Я говорил, говорил, говорил, быстро, захлебываясь, боялся, что она перебьет меня или, того хуже, встанет и уйдет, не даст мне высказаться до конца. Я не готовил эту речь заранее, не составлял в уме план, но никогда в жизни не говорил так складно, так убедительно, нужные слова сами находились, резкие, беспощадные. Говорил - и смотрел, смотрел на нее. На лице ее не дрогнула ни одна жилка, лишь краска медленно, упорно заливала его - сначала розовая, потом красная, пунцовая. И еще я сказал ей, что думал, будто она самая красивая, самая добрая, самая честная, а она вовсе не такая, она хуже и страшней всех, потому что может любому понравиться, вокруг пальца обвести. А еще - очень это эффектно, по-мужски получилось, - что я благодарен ей за урок: теперь никому на всем белом свете верить не буду. Выпалил - и сник, обессилел. Ощутил, что ни звука больше произнести не смогу, точно выплеснул из себя все до дна, до прогорклого сухого остатка...
Тася, в белом своем халате и колпаке, если бы не горящее лицо, напоминала застывшую гипсовую фигуру. Мне ее слова были не нужны. Я высказал все, что хотел, и мог уходить, но почему-то медлил, мстительно вглядывался в ее остекленевшие, потемневшие глаза. Наконец губы ее шевельнулись:
- Значит, стекло... замок... твоя работа?
- Моя! - с вызовом ответил я. Ничего не боялся, ни о чем не жалел.
- Вот так даже... - недоверчиво повела она головой. Поднялась, тщательно, аккуратно, словно ничего важней сейчас не было, расправила складки на халате, снова встретилась со мной взглядом:
- Шпионил, значит? Выслеживал? - Два раза глубоко вздохнула и выдохнула - сорваться видно остерегалась - и продолжила: - Я знаю, что должна тебе сказать сейчас. Что, и это прежде всего, шпионить, подглядывать - гнусно и неблагородно. И что глупые вздорные дети не должны вмешиваться в дела взрослых. И многое другое. Но ничего этого делать не стану. Вообще не хочу на тебя слова тратить. Только одно - не надо никуда убегать. За мною и твоим отцом, Владимиром Михайловичем, тебе больше шпионить не придется. На этот раз можешь мне поверить.
Повернулась - и пошла от меня. Сначала медленно, трудно, нога за ногу, потом все быстрей, быстрей, а к больничным дверям уже не подходила она, а подбегала...
Я брел той же дорогой, только в обратном направлении. Все получилось так, как я хотел, но ни радости не чувствовал, ни удовлетворения. Со злостью пнул попавшуюся под ноги смятую сигаретную пачку, догнал ее, наподдал еще раз. И если раньше висело надо мной темное облачко страха и сомнений, то теперь оно бесследно растаяло. Надо уезжать, разрывать это сомкнувшееся вокруг меня давящее кольцо, иного выхода просто не было...
До большой перемены оставалось десять минут. Я, на всякий случай, к школе не подходил, стоял за деревом на противоположном тротуаре. Погода хорошая, солнечная, Саня вместе с другими пацанами мог выйти подышать, размяться, мы всегда так делали. Ждать, когда закончатся уроки, у меня не хватило бы терпения.
Прозвенел звонок, несколько ребят выбрались из школы, но Сани среди них не было. Я увидел Юрку Баландина, тихого и безответного коротышку, подозвал его, попросил срочно разыскать Толстикова и прислать сюда. Услужливый Юрка побежал выполнять мое поручение, а я, пока ждал, размышлял, знают ли в классе о моем ночном вторжении в школу, о том, как искала меня милиция. Судя по Баландину, не знали, но ведь молчун Юрка всегда держался на отшибе, никто на него внимания не обращал...
Саня перебежал через дорогу, удивился:
- Ты чего не в школе? Опять заболел?
Значит, не знал. Оно и к лучшему, меньше объяснять придется.
- Санька, - не стал я терять время, - мне деньги нужны. Много, сто пятьдесят.
- Почему не полторы тыщи сразу? - хохотнул Саня. - Чего мелочиться-то!
- Я тороплюсь, - не поддержал я его шутливого тона. - Понимаешь, мне срочно надо.
Саня тоже сделался серьезным.
- А зачем тебе столько?
- Ну... в общем, надо. Потом узнаешь. - Я не стал посвящать его в свои планы. И не только потому, что скоро закончится перемена, не успею столковаться.
- Откуда ж ко мне такой пресс? - развел руками Саня. - Да еще срочно. У меня даже червонца за душой нет.
- Я у тебя и не прошу, - нетерпеливо сказал я. - Могу продать что-нибудь, марки, например. Может, покупателя найти сумеешь, я никого, кто столько заплатить смог бы, не знаю.
- Кому они нужны, твои марки? Выдумал тоже - какие-то марки за полторы сотни!