Для меня это известие было особенно радостным...
Я, конечно, пережил неприятные моменты, когда устроили складчину. Отнекивался, говорил, что не голоден, но меня и слушать не стали. Заодно открылось, что я не Светланин брат, я соврал им, будто еду на бабушкино шестидесятилетие, она очень просила, а папа с мамой никак не смогли. Старики повздыхали, удивляясь беспечности моих родителей, но подозрений моя ложь, кажется, не вызвала.
Тетка, между прочим, вдруг оказалась не такой уж бетонной, догадалась, насытившись, куда-то уйти, освободив нам место внизу. А может, просто по каким-нибудь своим делам отправилась. Все, кроме меня, выложили на столик взятые из дома припасы, уселись плотно: с одной стороны бабушка с дедушкой, с другой - я между Светланой и Володей. Он умудрился выпросить у проводницы стаканы, пили вино. Мне тоже плеснули на донышко - за бабушкин юбилей. Иван Прокофьевич и Полина Матвеевна, как выяснилось, до пенсии работали учителями, напустились на Володю, «спаивающего ребенка», но тот сказал, что от чайной ложки сухого образцовому внуку вреда не будет. И Светлана его поддержала, выдала целую теорию, что человек, мужчина тем более, должен все уметь, в том числе и выпить, не теряя головы, а этому тоже учиться надо. И вообще она преобразилась: повеселела, стала разговорчивой - раньше, наверное, просто уставшей была.
Посидели мы хорошо, очень как-то дружно, чуть ли не родственно. Давно я не чувствовал себя так легко, расслабленно, безоблачно. И вино, хоть и невкусное оно было, кислое, проглотил запросто. Думал, голова закружится, соображать стану хуже - ничуть не бывало. Впрочем, пили мы не только сухое, Светлана, чем здорово меня удивила, достала из сумки свою бутылку вина, только красного. Везла, сказала, в подарок, но ради такого случая не пожалела. Ее вино мне уже не налили, Полина Матвеевна тоже отказалась. Володя всех потешал, провозглашал смешные тосты, рассказывал анекдоты, а Светлана, от меня не укрылось, кокетничала с ним. Они уже были на «ты», Вовочка, Светочка...
Но вернулась болоньевая тетка, села с краю, начала демонстративно зевать, пришлось уступать ей место, заканчивать пиршество. Володя собрал остатки еды и мусор в полиэтиленовый пакет, пошел выбрасывать. Иван Прокофьевич, отбив Светланины атаки, отправился вслед за ним мыть стаканы. А я забрался на свою верхнюю полку - сытый, довольный жизнью. Никакого сравнения с тем, каким садился в вагон.
Не я эту шутку придумал, она каждому известна. Удачи и неудачи идут чередой, сменяя друг друга. Черная полоса - светлая полоса, черная - светлая, та самая пресловутая зебра. У меня, кажется, началась светлая - с той минуты, как приехал я на вокзал, Светлану встретил. И росла, крепла во мне уверенность, что теперь и дальше все пойдет хорошо, ничего плохого со мной не случится. Скучать, конечно, буду по маме, по Ленке, по... еще кое-кому, не обязательно только по Миле, но ведь не навсегда же уехал, может быть, скоро вернусь. Папа, моим решительным поступкам благодаря, ужаснется, раскается, перестанет врать, обманывать маму, и заживем мы дружно и весело, как раньше жили. Я, наверное, никогда уже не смогу относиться к нему по-прежнему, но ради мамы, ради Ленки... А Тася... Тася выйдет замуж и вообще куда-нибудь денется, никто ее больше не увидит. И все, я тоже, о ней забудут...
Сейчас я не сомневался, что все так и произойдет, лежал умиротворенный, благостный. Об одном сожалел - что чернота за окном, не видать ничего.
Полина Матвеевна легла отдыхать, Светлана с Иваном Прокофьевичем сидели подо мной, дедушка рассказывал, что едут они навещать дочку и внучку, вздыхал, что в Москве тоже тяжело стало, раньше они из Москвы с полными сумками уезжали, а теперь туда продукты везти приходится. Володя куда-то пропал, но вскоре объявился, пригласил Светлану покурить. Та - вот уж не думал, что она курит, - не дослушав Ивана Прокофьевича, пошла за ним.
Спать не хотелось, да и рано еще было. Свесился,спросил у дедушки, который час, узнал, что скоро девять.
Скоро девять... На экране нашего телевизора светится большой белый циферблат, по которому скачет секундная стрелка. Папа, мама и Ленка - папа в кресле, мама на диване, а Ленка возле нее - глядят на нее, ждут, когда начнутся новости. Хотел бы я сейчас сидеть рядом с ними? Как раньше? Но разве будет как раньше? Да и не до телевизионных новостей им наверняка, я им такую новость устроил, что никаких других не нужно. Письмо давно прочитали, мама небось думает, что я свихнулся, места себе не находит. Только папа так не думает, давно все понял. Интересно, на кого он больше злится, на меня или на себя? Тася наверняка успела ему позвонить, все рассказать. Веселенький у них был разговорчик. Да, вот еще что! Заметила ли мама, что я в своем письме обращаюсь только к ней и Ленке, о папе ни слова? Я это не специально делал, само собой получилось, лишь сейчас это в голову мне пришло. Если мама заметила, то не могла ведь не задуматься...