Выбрать главу

Но она - смех да и только! - боязливо приоткрыла лишь один, взглянула на меня с подозрением, спросила  слабым голосом:

- Неужто летим?

-  Да ты глянь в окно! - посмеивался я. И потянул ее к себе, чтобы она сама в этом убедилась.

- Не надо! - Бабушка с такой силой рванулась в противоположную сторону, точно испугалась, что выпадет из самолета.

Но, похоже, больше не я успокоил ее, а так же невозмутимо  читавший газету парень. Несколько раз она украдкой покосилась на него, затем принялась озираться, всматриваться в лица других пассажиров и, кажется, чуть приободрилась. Я знаю, со мной такое тоже бывало: когда вместе со всеми, на всех опасность делится, ощущаешь себя уверенней. И хуже других выглядеть не хочется. Папа это называет «стадным чувством».

- Ты меня пока не трогай, - попросила бабушка, откинула голову на спинку кресла  и снова закрыла глаза. Но лицо уже страдальчески не морщила.

Так для меня даже лучше было, я опять прильнул к окну, но, увы, ничего, кроме сплошных облаков, не увидел. Ни малейшего просвета, ни крохотной дырочки внизу - необозримые снежные поля, рыхлые,  сугробистые. А затем произошло вообще обидное и неприятное: мы вползли в какую-то мутную сероватую мглу - что у окна сидишь,  что не у окна, никакого интереса. Казалось, наш самолет не по прямой летит, а все время куда-то проваливается, и с каждым таким ухабом к горлу подкатывала кислая тошнота, порой до того противная, что забоялся я, как бы мне тут не оскандалиться. Я забеспокоился, что бабушке станет плохо, спросил, как она это переносит. Но бабушка даже не сразу поняла, о чем речь - никакой тошноты она не испытывала. Даже улыбнулась наконец, заявила, что ей нравится, как нас укачивает, будто в гамаке. Бойкости во мне  заметно поубавилось - трусиха бабушка переносила полет намного лучше, чем я, капли  не понадобились. А я бы уже очень даже не прочь был поскорей очутиться на земле...

Снова появилась стюардесса, разносила минеральную воду в пластмассовых стаканчиках. Я минералку всегда не любил, не понимал, что в ней хорошего - невкусная  и в нос пузырями шибает. Но сейчас выпил с удовольствием - полегче дышать стало. Не рискнул, правда, еще один стаканчик попросить - вдруг не положено, это ведь не чай в поезде. А бабушка воду сама выпила, мне, как раньше карамельки, не отдала.

Она уже совсем освоилась, устроилась поудобней, начала заговаривать со мной. Но самая важная для меня беседа с ней состоялась незадолго перед посадкой. За окном посветлело, болтанка почти не ощущалась, я, однако, не очень-то радовался - приближалась встреча с родителями.

- Миша, - сказала бабушка, - мы скоро будем дома. Ты уж не подводи ни меня, ни себя, сам должен понимать, взрослый парень. И в бутылку не лезь, прощения попроси.

Прощения попросить, я это хорошо понимал, в любом случае придется. Но это раньше все на том и заканчивалось. Покаешься, проглотишь положенную дозу маминого или папиного недовольства - и дальше живешь-поживаешь, до следующего выяснения отношений.  Но это раньше. В детстве. В детстве, закончившемся вчера. Нет, не вчера - сегодня. Все бывшее меркло перед ожидавшем меня вскоре дома. И я загадал: если все хорошо, благополучно закончится, если мама ничего не узнает и простит меня, если папа останется с нами и опять в нашу семью вернутся мир и покой, как прежде было,  тогда я... Что  тогда? Не буду лезть, куда не надо? Другим стану? Каким - другим?

- Обещаешь? - спросила, не дождавшись моего ответа, бабушка.

- Обещаю, - пробубнил я, и вдруг, не в первый уже раз,  обожгла меня страшная, убийственная мысль: а если ничего такого у Таси с папой все-таки не было? Всего лишь временная блажь на них нашла, как на Володю со Светланой в поезде...

Стюардесса, ослепительно улыбаясь, сообщила, что наш рейс завершается и в городе нашем солнечная погода, четырнадцать  градусов тепла, велела застегнуть ремни.  Немногим более двух часов полета - и такая разница  с ветреной, дождливой Москвой. Но меньше всего занимали меня сейчас климатические выверты.

- Встречать нас кто-нибудь будет? - спросил я бабушку.

- Нет, - коротко ответила она. Снова нахмурилась, помрачнела. Боялась приземления? Встречи с мамой и папой?..

Глава 21

                                                                                     Глава 21

 

Медленно, трудно разматывался запутанный клубок. Тошнотворная посадка, муторное ожидание багажа, затем автобуса. Неудобный бабушкин чемодан,  толкотня, суета...  И последнее наше путешествие - в лифте на седьмой этаж...  Об одном я мечтал: чтобы папы не было дома...