К этому же кругу представлений об океаническо-потусторонней Адриатике следует отнести характеристику, данную этому морю Аполлонием Родосским, который назвал отдаленную часть Адриатического моря «морем Кроноса»[113] (Κρονίη αλς — IV, 509; 548), — «именем, с которым связано представление о загробном мире, об островах блаженных, на которых царствует Кронос, и которое прилагалось к Адриатическому морю лишь в порядке перенесения на него представлений о Северном океане»[114]. Эсхил в «Прометее Прикованном» (v. 837) называет Адриатику «огромным заливом Реи (μέγαν κόλπον Ρέας)», что тоже отсылает нас к царству мертвых, где правят рея и Кронос[115]. Река По, впадающая в отдаленную часть Адриатики, у греков часто отождествлялась с Эриданом, который был тесно связан с подземным царством мертвых[116]. Эврипид в трагедии «Ипполит» говорит о желании женщин из Трезены, составляющих хор, улететь, превратившись в птиц, «вплоть до морского потока Адриатического берега и до вод Эридана, где… несчастные дочери, оплакивая Фаэтона, источают своими слезами блестящий янтарь[117]» (Eur. Hipp. 732–741). Этот пассаж Эврипида делает Адриатическое море находящимся на крайнем западе, где садится солнце и протекает Эридан[118].
Выше (см. Главу 2) уже упоминался рассказ феакийского царя Алкиноя с острова Схерия о том, как феакийские моряки отвезли на остров Эвбею «златовласого (ξανθός)» Радаманта, чтобы тот посетил Тития, сына Земли (Od. VII, 321–326). Если учесть, что, по словам того же Гомера в другом месте «Одиссеи»[119], этот Радамант (он снова назван «златовласым») царствует на загробных Елисейских полях, на краю Земли, где всегда лето, а с Океана дует легкий Зефир, то остров феаков, находясь в крайне западной части Земли, также оказывается связанным как с Океаном, так и с царством мертвых[120]. По справедливому замечанию А. Баллабриги, «земля феаков представлена в "Одиссее" как вариант Островов Блаженных, Атлантиды или гипербореев, на окраине земли»[121].
Таким образом, можно предположить, что Адриатическое море на ранних этапах освоения греками Средиземноморья рассматривалось как путь в потустороннее царство, а значит, в Океан[122]. Выше уже говорилось, что острова Итака и Схерия (Коркира) у Гомера, находящиеся почти при входе в Отрантский пролив, оказываются расположенными на крайнем западе, на краю ойкумены, на границе мира.
Итак, следует согласиться со словами А. Баллабриги: «У нас есть все основания полагать, что в архаической Греции, за исключением немногих мореходов и людей, лучше информированных, большинство греков Эгеиды должны были рассматривать Тирренское море и Понт как пространства, столь же отдаленные и фантастические, как и Океан»[123], и что в архаической картине мира «Тирренское или Адриатическое море воспринимались как моря, простирающиеся до Великого Севера и потому сообщающиеся с Понтом Эвксинским и даже с Океаном»[124].
Глава 7.
Так куда же плавал Одиссей?
Выше уже было показано, что путешествие Одиссея проходило сначала в водах Южного и Западного Средиземноморья, затем перемещалось, по-видимому, в Северный океан (в его античном понимании), чтобы в конце оказаться снова в Западном Средиземноморье[125].
Уже в античности обсуждалась проблема океанического плавания Одиссея, которое должно было, по-видимому, объяснить эти внезапные географические переходы. Так, согласно Страбону (I, 2, 37), Аполлодор Афинский (грамматик ок. 140 г. до н. э.) полемизирует с поэтом Каллимахом Киренским, жившим ок. 250 г. до н. э., следующим образом: «Каллимах — ученый филолог — считает Гавд и Коркиру (т. е. Адриатику. — А. П.) местностями, по которым странствовал Одиссей. Этот взгляд Каллимаха противоречит основному замыслу Гомера — перенести в Океан упоминаемые им места странствия Одиссея». Кратет Малосский, наоборот, утверждал, что Одиссей плавал на самом деле за пределами Средиземного моря[126].
Именно плавание по Океану (έξωκεανισμός) и входы / выходы в него / из него через «внутренние» моря давало возможность объяснить неожиданные (для нас) зигзаги в путешествии Одиссея. Важно отметить, что способ преодоления этих зигзагов должен был быть естественным и очевидным как для самого Гомера[127], так и для его слушателей[128].
113
Э. Делаж считает, что «l'appelation 'mer de Cronos' est curieuse», и признает его архаическим (Delage 1930: 210).
114
Ельницкий 1961: 25. Ср.
115
Так уже у Пиндара (Ol. II, 70–72 и 77–78) в описании Островов Блаженных; ср. Ballabriga 1998: 207: «La mer Adriatique apparait comme une mer eschatologique qui s'etend entre une bouche des Enfers, de cet Hades qui represente le sort commun
117
Vv. 735–741:
άρθείην δ' έπΐ πόντιον
κύμα τάς Άδριηνάς
άκτάς Ήριδανου θ' ύδωρ,
ένθα πορφύρεον σταλάς-
σουσ' ές οϊδμα τάλαιναι
τάς ήλεκτροφαεις αύγάς.
119
Od. IV, 561–569.
Протей предвещает царю Менелаю:
122
См. Wilamowitz-Moellendorf 1924: 323 о том, что греки поздно узнали, что Адриатика — залив, не соединяющийся с Океаном.
127
См. Bunbury 1883: 59: «… to explain how he
128
См. Thomson 1948: 49 о предварительном знакомстве слушателей Гомера с такими реалиями «Одиссеи», как сирены, Кирка, Сцилла и Харибда, лотофаги и лестригоны; ср. также: Holscher (1988: 144): «Es ware absurd anzunehmen, dass die homerischen Zuhorer die geographischen Verhaltnisse, die die Erzahlung impliziert, nicht realisieren sollten»; ср., однако: Андреев 1990: 142: «…Поэт заранее снимает с себя ответственность за все происходящие далее (после бури у мыса Малеи. —