Ни то, из собственных капканов,
Не вызволит тебя, да и пяток болванов.
Порой, теряют люди человечность,
А свинья — свинственность,
И рьяно так храня беспечность,
Нескромно оголяют рыло и воинственность.
И каждому остаться бы на месте,
Но какова овца без шерсти?
Овчина выделки не стоит,
Пока в себе она покоит
Невзгод и бед плешивость.
И этим заслужив никчёмную паршивость,
Как тот баран не помнящий,
Становишься беспомощным,
Всем телом ощутив ретивость
Памяти и прошлых лет забытость.
Раз собрался отобедать
За одним столом с чертом –
Готовь длиннее ложку –
Ни то останешься голодным дураком.
И будь мудрее, хоть немножко –
Готовь побольше кружку.
Да не вкушай ты слишком много,
Была такая уж особа –
У ростовского попа корова,
От обжорства своего и треснула.
Чревоугодие оставь,
Пока на полный ты желудок не заснул,
Будь холоден к еде, как будто голод ветер сдул.
Обжорство велико,
Лишает множество оно,
А кормит одного.
Так непомерный аппетит
Рождает лишь убожество.
А Скупость на слова –
Рождает молчуна,
Щедрость — болтуна.
Поэтому-то празднословие опасно,
Тогда и сдержанность и ум прекрасны.
Они же твой поток словесный,
Так держат на цепи,
Что из пут крепких ему уж не уйти.
И смысл их многовесный,
Даёт рассудку в голову прийти.
Познание дневного ж празднолюбия –
Есть к лени ежедневная прелюдия –
Она и так и сяк валяется от бока с бока,
Её сестра и брат — есть лежебока.
И для ума нет ядовитей лени –
Людской обузы праздной тени.
И мал душой тот недоросток,
Который мнит себя рукою властной,
Его прельщает этикет –
А делом лишь скупой подросток.
Сей недоросль роняет слов букет,
И по щекам врагам небрежно хлещет,
Чему и меры нет!
О нём то и наслышан белый свет,
В томительных стенаниях зазнавшийся — опасный,
Он дал обет негласный –
Воткнуть во плоть коварства сей стилет,
Но ненависть его — всего лишь результат незрелых лет.
Глаша́тай придворный дует в рог,
А на бумаге для него и смысл
Стопа́ таков и сильно строг,
За толкование его обманщик сей выигрывает торг,
Вещать, любитель он, на все четыре стороны,
Крепки обмана сети и слова — вельможами дарованы,
Внушить желает пустозвон,
Что гром — есть колокольный звон.
Да из пустого перелить в порожнее,
К его наветам, друг, быть надо осторожнее!
Уж просто, гениальность духа вручается в награду,
Какая превращается в холсты, поэмы и отраду,
А для художника в потоки мысли!
Но главное — что б эти мысли были чи́сты!
Великим памятники, да строят быстро,
И вдохновлённая толпа,
Стуча огнивом друг о друга,
Так высечет души огонь и вложит в руки им,
И вылетит сквозь белый дым,
Сердец трепещущих, искра,
И никогда с полей любви, не унесёт пыльцу ветров молва.
Когда подруга предаёт забвению могучий символ дружбы,
То дружба превращается в подобие убогой службы,
Подружка из тебя — хоть косы вить,
Но для характера мужского такую перемену
Ни за что нельзя простить!
И лучше ползать в нищете и простоте,
Избегнув всякого людского взора,
Чем подле женских ног, у трона!
Ох! Эти элегантные девицы,
Всегда такие лёгкие, щебечут как синицы,
А сами ценят верность,
С мужами63 изменяя,
Потом, от них по случаю, рожая,
Хватают казанов за щедрость,
И тянут всякую иную ценность.
Во всех грехах самих мужей же обвиняя,
Пока не пойман — то не вор,
В своей избе не видят сор,
И нарушают данный свыше уговор.
Родное чадо в колыбели,
Где ангелы сонеты нежно пели,
Не признаёт отец,
И чужд ему гнезда его младой птенец.
Старается от крови откупиться,
— И лучше, — думает, — ему бы не родиться! –
А самому пойти в кабак повеселиться,
Напиться и забыться,
Для успокоения души ранимой,
В объятиях почтенной и любимой
Бутыли, и жизни, меньше правильной, чем мнимой,
Рождает по ночам столь гадостный экстракт,
Которому сильней, чем отпрыску, тот рад.