И надышаться воздухом, костром и мхом.
Олег:
— Сулит успех нам дивная погода,
Прохлада ночи тёмной,
Гармонии река из года в год,
В страну спасения от заключения течёт,
В края любви и воли вольной.
И поцелуем страстным сем объяты,
Два человека в полон взяты,
Не ведают они своей судьбы,
Но от судьбы, увы, им не уйти.
Проснулся страшный старец и огнём свой гнев воспламенив,
Тихонько затаился и притих,
Подслушивать, интриги мерзкие плести метнулся,
И лишь к заре вернувшись,
Коварством упоённый выбился из сил.
Свалился с ног,
Но мести не забыв,
Уснул, нависшею тревогою, среди дорог
И пустырей, среди ветвей, согнав всех птиц,
И сбив улыбки с радостных, весёлых лиц,
Подговорил, явившийся во снах, в родительское ложе,
Против затей их чада, и против них же тоже,
Затеять свадьбу сына зрелого с богатою купеческою дочкой,
Поставить на капризах, прихотях любви тем точку.
Уехать прочь с подножия вулкана,
Подальше удалиться морем от коварного и злого великана.
III
Ты знаешь, нежный друг, как время льётся и часами
Голубки ворковать готовы, вечно любоваться небесами,
И звёздами в ночи, зарёю утренней, и летним зноем,
Когда любовный сон им не даёт покоя.
Так шли деньки в окрестностях Помпеи,
И не нашлось стихии злее,
Чем недр, поистине, и яростных, горячих,
Природою своей коварною, не спящих.
До августа любовью мучился старик,
Подглядывал красавицу, писал ей стих,
И так не смог её в свои чертоги заманить,
Раз ревностью воспламенив, поник.
Отмщенье путь он выбрал для себя,
Его мечта и цель в надеждах высока,
Как высока и далека его Юнона,
Решил старик, напасть, явиться и сорваться с лона.
Вниз кубарем летя,
И разрушая, не творя,
Решил порушить и деревни, города,
Завоевать царицу, дочерь бога!
И вот, ступив, на земли плодородные, его нога,
Топтать и рушить начала,
Что дорого так было,
И что так любящих манило.
Сбежал Олег к своей любимой,
Из под венца его далёко конь унёс,
И так один лишь глупый пёс
Своим таким же глупым лаем до ушей людей донёс,
Что молодец, позор, ради любви в порыве страсти снёс.
Меж тем чернел всё дым с горы,
И лишь до времени, поры,
Исчадье ада, и его пары́
Всё нарастали в виде пепла,
Отнюдь, влюбленных, чрез великие труды,
Любовь всё крепла.
Горел и жертвенный огонь,
В жаровню заносили мощи,
Огонь лишь согревал жреца ладонь,
А он не знал, не ведал дикой злобной мощи!
Не ведал старец сил стихий,
Они ему казались незнакомы, не ведал он интриг лихих,
И лишь к забвенью ночи,
Он катастрофу горожанам напророчил.
Неаполь, спал, как спал и Рим,
Когда Везувий зев открыл,
И поглотил Помпеи.
IV
Везувий, славный в мере старец,
Раскрыл сокровища сердец и в ларец
Он запустил костлявую руку́,
И чтоб доставить муку
Сбежавшему, от отчих, жениху,
Послал красавицу, из пепла, восковую,
Да таковую,
Что одурманила б любого,
Как грешного, так и святого
Неолла смотрит так сурово,
Ей пронзительный и томный взгляд,
Из тела душу может вытянуть, связать,
И с легкостью, так, право,
Сбить и с верного пути,
Но, мальчик мой, ты уж не дай себя очаровать
Не дай себя использовать и взять.
Ей тела, ду́ши, как Суккубу, мало,
Она своею красотой пленяла
Мужчин высоких и суровых,
И нежных юношей ранимых, робких,
И разбивать сердца не уставала,
Душить, пленять мужское данное начало.
И может быть, начать с начала -
Ей бы всё же не пристало,
Но если страсть её воспламенит,
Отдайся ей, так уж и быть!
Неолла, охает, и стонет,
Свои же мысли прочь долой и гонит,
Её тепло и рук и губ,
И шёлковый платок не груб,
Манящим жаром согревают,
Она им шею обвивает.
Неолла точно знает,
Зачем она играет
С любовью в сладострастие и грех,
И чтобы им насытиться вовек,
Всё обращает в смех.
Неолла:
— В постели нежной, и в напитке упоённом,
Горит страстей огонь геенны,