Скучает Купидон.
Сейчас трактирщик любезничает с тем жидом,
Обходительно склонять приня́лся,
Но главное, чтоб при моих деньгах остался.
Толкуют и о том, о сём.
Что словно дама на свиданье,
Как гимназист корпит над выданным заданьем -
Всё пыжится
И тужится,
Как недоросль или школяр,
Своим пером намажет кляксу там,
Что сам бы чорт ему не дал
Ни в рост, ни под залог,
Тем более копейки серебром,
Чтоб после пропить всё за праздничным столом,
Ну что же, дело за жидом.
Роу Францу:
— Послушай, дьяк воркует,
Уж вяжется язык, а он толкует
Такую несуразицу.
Ты погоди, физиономия его лоснящаяся,
К утру красиво в цвет окрасится.
Дьяк:
— Харчевник задержался,
А я не удержался,
От бутылки водки,
Спиртованной возгонной московки,
И для закуски не откажусь, и от сырой морковки.
(Дьяк доедает последние крохи, допивает вина, выпивает водку залпом и идёт к стойке).
Дьяк:
— О, готов трактирщиком себе я быть,
Я в совершенстве научусь не лить
Сладчайших капель
На каменный или дубовый кафель.
И поутру себе по мере открывать,
Бутылок двадцать пять,
Немецкого благоуханного вина, иль рома,
Хотя дыхание потом от рома и сурово.
И подливать вина́
Бесплатно в ваши кружки,
В писании священном
Глаголили тогда о наполнении
Души эфиром богосмелым,
В сердца друзей на выпивку умелых,
А если рядом были бы подружки,
То не хватило и огромной чашки,
В особенности для толстушки хохотушки.
Пилат,
Когда избавился от римских лат,
Пророка он тогда не вытянул из грязных лап,
Ручонки умывал,
Тайком и бражку попивал.
(Дьяк незаметно льёт вино на пол и поёт).
Дьяк:
— О вихрь!
Явись,
В смятении людском
Повеселись!
(Дьяк пьёт из горла и в таверну вихрем заносится табор цыган — переодетых бесов. Цыгане безудержно играют и поют, пляшут, хватают Роя и Франца и других из-за столов).
Цыгане:
— Цепляйся бес
За нос,
Чтоб господин подал червонец,
Не кормлен в стойле воронец,
Детишки стонут,
И бубнами звенят, чтоб утолить свой голод.
Цыганка:
— Очи юные,
Ночи скудные,
На любовь мою!
На тебя подлец,
Больше не смотрю!
Я в огне горю,
Страсти бешеной,
И грехи таю,
Смеси взвешенной!
(Цыгане уносятся и уносят других прочь, оставляя ошарашенного Роу и Франца).
Роу:
— Денежки пропали,
Цыгане нам задали!
Что не заметили, как обокрали.
Франц:
— Удрали?
А я от танца отрезвел,
И, слава богу, как всегда, остался невредим и цел.
Дьяк:
— И благодарите чорта,
Его такая уж черта,
Без денег оставляет он любого дурака.
О! Меня то и забыли обокрасть,
Приняв меня за хозяина харчевни,
Но думаю, дела не так плачевны.
Пока мошной своей трясу,
И сам готов пойти к суду,
Если дать вам в долг попытки тщетны.
Вам в долг даю,
Берите!
(Роу бросается с кулаками на дьяка)
Роу:
А что в замен, проклятый дьяк?
Франц:
— Не нужно, сэр, давай без драк!
Дьяк:
— Великодушие моё не знает никаких границ,
Как иней лёгонько смахнуть её с ресниц,
Готов швырнуть вам сдачу,
Которую несёт трактирщик с дачи.
Поэтому, я попрошу то,
Что захочу.
Но много ли хочу?
Чтоб взяли вы монету,
И сели бы за стол,
А не в карету!
И подвернули выше свой подол,
Играть ни в глупый тут престол,
А в "очко"
Хочу я, так суждено!
Роу:
— Нашёл же дурачков!
Франц Роу:
— Роу,
Не отправляй жирдяя на убой
Послушай, и постой!
То ли мираж,
То ли обман,
Но помнится, цыган!
Один из них копытами блистал,
И рога́ под шляпой прятал,
А хвост в штаны запрятал.
Роу:
— Запрятал ты в штаны свой хвост,
Который так поджал!
Ты руку чуть ему не жал,
Объевшему тебя черту и псу,
Как саранча он всё вокруг пожрал.
Запасы хлебные отдал
Желудочному соку.