О дай мне шанс,
Избавь лишь нас
От одиночества в мученьях.
Зигфрид:
— О, нет! Утянешь за собою ты меня!
Ты наважденье!
Прочь!
Ничем я не могу тебе помочь!
Не дам тебе руки,
Как сильно не проси.
Зигфрид отдергивает руку от демона и пытается вырваться, убежать прочь, но топь не дает ему сделать и шагу, она всасывает его ноги, обволакивает нагие ступни, которые начинают гореть от кислоты. В дали слышен стук наковальни, уныло поют рабочие в душном овраге, но где до за когтистым холмом, поверх которого бьет красноватый и тусклый свет от кровавого, едва освещающего, но знойного солнца за темными облаками. Кажется, в этом ненастном мире нет покоя, шум, шум и вонь, Зигфрид вдыхает, с ужасом для себя, испарения гниющих в болоте тел.
Мученик:
— Будь проклят ты,
И все твои дела!
И, ты живой,
А я лишь бренный дух,
Гнию средь злобных мерзких мух!
Зигфрид:
— Плевать! Оставь меня! Пусти!
О боже, дай проснуться,
Пусть будет это сон!
Ад может только сниться!
Зигфрид бросается прочь, он вырывается из трясины, ему помогает демон, тот тянет его, старик носится в агонии, в истерике по аду, рвет волосы. Нигде ему нет приюта, отовсюду его гонят черти, говорят "не наш", мученики плюют в него, или тащат к себе, кидают в него камни. Зигфрид надает навзничь на камень и рыдает, а над ним все парит тот демон и наблюдает, нигде ему нельзя укрыться, везде его ждут глаза и чье-то внимание. Если и есть ад, то там, где все от темя постоянно чего-то ждут.
Зигфрид:
— Не думал я, что так закончу жизнь свою…
Но что за свет зовет меня в чужие дали?
Или глаза мои мираж чудесный увидали?
Зигфрид бредёт вперёд и выходит к берегу реки, вновь появляется Харон, который машет несчастному и подзывает его.
Харон:
— Я, проклятый на вечные дела, перевезу тебя обратно без труда,
Будь полон сил и свеж, надеждой полон,
И встрече нашей рад,
Теперь прощай, и впредь, врата в шеол
Живым закрыты навсегда
И нет пути назад!
Зигфрид сходит на обратный берег. Сверкает молния, огонь падает с неба, и Зигфрид просыпается. Вскакивает с кресла в поту, мокрый насквозь, до последней нитки и он всё еще чувствует смрад ада, чувствует как его руки пахнут серой.
Зигфрид:
— О, ночь пронизывает мрак,
Кошмар внушает потаённый страх,
Я весь дрожу и весь в поту,
Ещё чуть-чуть — с ума сойду!
Мне снился ад,
Мне снилось всё, как Данте описал,
Погибший и истлевший сад;
Не ангел, демон за руку держал!
Водил от круга к кругу,
Я видел в них себя, я видел в них и друга.
Друг, если его так можно было назвать, скорее сообщник, который помогал вершить скверные делишки, скрытные и доходные, выманивать взятки. Он умер от сердечной недостаточности, после того, как всё-таки напился, его бедное сердце не выдержало и прекратило стук, они сказало ему "хватит", но Зигфрид лишь улыбнулся, услышав о кончине своего друга, ибо тайну хранит только один. Вопрос безопасности решился сам собой, но хотя, о какой безопасности шла речь, если Зигфрид был не подсудным благородным мужем?
О, это сон, всего лишь сон!
Но так реален он,
Навеял мне животный ужас,
Воспоминанья воскресил все враз,
О том, как я судил в последний раз,
Как я стремясь обогатиться,
Заставил и других монетой обольститься.
Как я душил младенца — брата своего,
Как чувствовал победу над веленьем сердца,
Мне всё наследство утекло взамен,
"Жизнь на кошелек" — хороший сей обмен.
Имение и деньги стариков — вот результат злодейства.
Самая мерзость, таящаяся в Зигфриде — убийство своего брата, старик в молодости был таким деятельным, что любой конкурент был ему помехой в его нелегком деле накопления состояния, и в один день, решив, что брат будет вечно просить у него денег, помощи, тот пришел в ужас и ночью придушил того подушкой. На утро, бедняжку нашли мертвым, синим, решили, что он подавился слюной и умер. Зигфрид ликовал, и ликовал он всю оставшуюся жизнь. Это было чудовище ужасное и самое опасное, скрытное, на вид — человек. Что он почувствовал, убив брата? Сладость власти над человеческим ничтожеством, не более.
И что ж? Сейчас я важный человек,
Дожить свой век не грех,
Ещё б обогатиться как-нибудь,