Её уж в сердце не вернуть.
Зигфрид:
— И как же мне исправить всё, скажи мне?
Тень:
— Злодей не может этого исправить наперёд,
Он губит и коварствует и лжёт,
Живёт в довольном умиленье.
Он жмёт и сеет лишь своё поганое творенье,
Из мёртвых ведь никто уж не встаёт.
Зигфрид:
— Они не умерли, спасти их можно ли?
Тень:
— Увы…
Зигфрид:
— Но почему?
Тень:
— Они и живы и мертвы, как спят,
Но их сердца совсем пусты,
Заброшены, забыты,
И их мечты давно тобой убиты.
И это самый тяжкий грех –
Убить мечту для тех,
Каму даровано родиться в нищете,
Усугубить их положение в тройне,
С ехидной мерзкой на лице улыбкой.
Зигфрид:
— Не знал я. Есть на свете вещи хуже смерти!
Тень:
— О, смерть освобождает от оков,
Особенно от власти дураков.
Идём, предстало ль нам смотреть прелюбодейство,
Когда же дней прошедших свойство
Нас всё зовёт в поход к подножию лачуг,
И подворотен городских,
Где жизнь кипит, где нет и принципов людских.
Где в нищете едва ли мать готова
Второпях вскормить родного сына,
Ведь жизнь её, еда и быт — невыносимы.
Судьба — скотины.
III
Тень и Зигфрид появляются в городских трущобах. Ночь. Тень водит Зигфрида от лачуги к лачуге.
Тень:
— Как короток у жизни век,
Возможно станешь — раб, возможно — человек.
Зигфрид:
— По кругу водишь ты меня…
Тень:
— И этот круг второй,
Порой,
И стоит покружить,
Коль хочется ещё прожить.
Зайдём, здесь не услышишь ты
Весёлый смех детей, увы!
Помимо плесени, печной золы,
Здесь копошатся вши, клопы.
Здесь беднота — само богов творенье,
Она особенно так богачей стройнит,
Когда у тех от вкусных блюд живот болит,
Их не терзают угрызенья.
И это всё твоё соизволенье,
Когда рука во зло дела творит.
Еда — базарные объедки,
Из них супы, похлёбки едки,
И что лишь свет — подъём для них,
Для всех сирот, и вдов, больных,
Грядут вонючие, сырые будни,
И кабаков развязный гул,
Как в крупный док заходят судна,
Так в них, людей, вошёл порок.
В лачугах света нет,
Уж спят давно,
Им всё равно
На ваше омерзенье,
Которым вы, похабно открывая рот,
Хулите их, меж тем, используя как скот.
Зигфрид:
— Не верю я,
Что это всё творил лишь я, один!
Тень:
— Ты погоди, не пройден путь, мой господин!
Равно всё то, что может уровняться,
Скитаться то, что может по миру скитаться,
И жить, всё то, что может и дышать и мыслить, или говорить,
Но не в трущобах гадкие дела творить!
Их жизнь — не жизнь,
Им смерть — лишь облегченье,
Им в жизни есть одно лишь утешенье,
Напиться вечером, и обо всём забыть.
Когда людишек бог творил,
Он думал о хорошем,
Но он ли вас, злодеев породил?
Таких как ты, как плева от зерна,
Бог отделил, как явность ото сна.
Но только всем известный демон зла,
Который извиваясь со ствола
Спустился, и воплотился,
И переродился,
В чиновника, и книжного червя,
В тебя, в тебя ничтожество вселился.
Зигфрид:
— Не выносимо мне здесь находиться,
Хули, ругай меня, бичуй!
Тень:
— Не торопись, я обличу
Тебя во всех твоих делах,
Но содержание сего ни в двух словах,
Я выразить смогу,
Оно давно во книги поместиться норовит,
Твой грех, подобен древнему папирусу — он просто свит.
Зигфрид:
— Уйдём отсюда, не выносим мне здешний смрад!
Тень:
— Но как? Ведь в проведеньи божьем нет пути назад!
Что хуже ада может быть?
Лишь худший ад!
Зигфрид:
— Довольно…
Тень:
— Идём, идём, не суждено тебе в трущобах гнить,
Но будет позже с чем сравнить.
Прохлада нищенских могил,
Тебе остудит пыл,
Все те, кого убил и погубил,
Не зная ни имён, ни душ,
Они зовут тебя!
Зигфрид:
— Веди меня, ну что ж…