Куда уходит любовь

Гарольд Роббинс Куда уходит любовь

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ ИСТОРИЯ ЛЮКА Ночь на пятницу

1

Это был день сплошных потерь.

Утром меня выставили с работы. Днем Марис взял длинный мяч, и, пока он огибал базу, телевизионные камеры неотступно следили за ним, что позволяло заметить и выражение лиц «Краснокожих из Цинцинатти», и в эти секунды становилось ясно, что с Большой Серией все кончено, хотя оставалось еще четыре игры. И в ту же ночь телефонный звонок вытащил меня из постели, на которой я маялся без сна, уставившись в серый потолок и стараясь не шевелиться, потому что слышал, как на соседней кровати Элизабет тоже делает вид, что спит.

Равнодушный голос далекого оператора на линии гулко прозвучал у меня в ухе:

– Мистера Люка Кэри, будьте любе-е-езны. Вызывает междугородный.

– Говорите, – сказал я.

Элизабет уже зажгла свет. Она сидела в постели, и длинные светлые волосы падали на ее голые плечи.

– Кто там? – тихо спросила она.

– Не знаю, – торопливо ответил я, прикрыв рукой микрофон. – Издалека.

– Может быть, относительно той работы в Дайтоне, – с надеждой сказала она. – Ты писал туда.

В трубке раздался мужской голос.

– Мистер Кэри? – Он говорил с легкой гнусавостью, как принято на Западе.

– Да.

– Мистер Люк Кэри?

– Совершенно верно, – ответил я. Это уже начинало меня несколько раздражать. Если кто-то решил подшутить надо мной, то мне такие шутки не нравятся.

– Это сержант Джой Флинн из полиции Сан-Франциско. – Гнусавость была уже слышна отчетливо. – У вас есть дочь по имени Даниэль?

Внезапный страх сковал меня.

– Да, есть, – быстро ответил я. – В чем дело?

– Я так и думал, – медленно сказал он. – Она только что совершила убийство.

Забавная вещь – наши реакции.

В первый момент я чуть не расхохотался. А я уже видел ее истекающее кровью изуродованное тело, лежащее на какой-нибудь пустынной дороге. Я прикусил язык, ибо с него чуть не сорвался вопрос: «И это все?». Вместо этого я спросил:

– С ней все в порядке?

– С ней-то все, – отозвался голос сержанта.

– Могу я поговорить с ней?

– До утра не получится, – ответил он. – Ее везут в суд для несовершеннолетних.

– Нет ли поблизости ее матери? – осведомился я. – И не могу ли я поговорить с нею?

– Никак, – ответил голос. – Она на верху в своей комнате, и у нее истерика. Вроде бы к ней поднялся доктор, и сейчас он ей что-нибудь вколет.

– Есть тут вообще кто-нибудь, с кем я могу поговорить?

– Мистер Гордон вместе с вашей дочерью направился в суд.

– Харрис Гордон? – переспросил я.

– Да, – ответил он. – Тот самый юрист. Он-то и подсказал мне позвонить вам.

Харрис Гордон. Юрист. Поэтому они его и вызвали. Лучшего из всех. И самого дорогого. Я должен был бы догадаться. Он представлял Нору на нашем бракоразводном процессе и сделал из моего адвоката посмешище. Мне чуть полегчало. Во всяком случае, Нора не настолько впала в истерику, раз догадалась вызвать его.

В голосе полицейского появилась нотка любопытства.

– Неужели вы не хотите узнать, кого убила ваша дочь? – Он произнес это слово как «уб'ла».

– Не могу в это поверить. Даниэль не в состоянии кого-то обидеть. Ей еще и пятнадцати нет.

– Прикончила она его, что надо.

– Кого? – выдавил я.

– Тонни Риччио, – с легким отвращением в голосе произнес он. – Дружка вашей жены.

– Она не моя жена. Мы развелись одиннадцать лет назад.

– Она пырнула его в живот долотом, что валялось в студии вашей жены. Острым оно было, словно бритва. Пропорола как штыком. Все вокруг было в кровище. – Думаю, он даже не слышал моих слов. – Похоже, что этот тип крутил с ними обеими, и малышка взревновала.

Я почувствовал, как к горлу у меня поднимается тошнота. Сглотнув слюну, я взял себя в руки.

– Я знаю свою дочь, сержант, – как можно спокойнее сказал я. – Не представляю, почему она убила его и она ли убила, но в любом случае, ставлю свою жизнь за то, что она сделала это не без причины.

– Прошло шесть лет, как вы видели ее, – продолжал настаивать он. – За шесть лет ребенок мог основательно измениться. Он вырос.

– Но не настолько, чтобы стать убийцей, – возразил я. – И не Даниэль. – И бросил трубку прежде, чем он успел что-то ответить, и повернулся.

Расширившимися голубыми глазами Элизабет смотрела на меня.

– Ты слышала?

Она кивнула, медленно вылезла из постели и накинула на себя халатик.

– Но я не могу в это поверить.

– Я тоже. Она еще ребенок. Ей только четырнадцать с половиной. Элизабет взяла меня за руку.

– Идем на кухню. Я сварю кофе.

Когда она поставила передо мной чашку кофе, я сидел в каком-то отупении. Я был в том состоянии, когда человек думает вроде бы обо всем, а на самом деле ни о чем. Ни о чем, что он мог бы потом вспомнить. Так, кое-что всплывает. Маленькая девочка, которая в первый раз оказалась в зоопарке. Или как она смеялась и брызгалась, выходя из моря. Ла Джолла. И ее звонкий голос.

– Как смешно, что мы живем на лодке, папа! Почему мама не может приехать сюда и жить с нами на лодке, вместо этого большого старого дома на горе в Сан-Фриско?

Я слабо улыбнулся про себя, вспомнив, как Даниэль упорно называла Сан-Франциско. Похоже, это раздражало Нору. Она всегда говорила четко и правильно. Она вообще всегда была права во всем. Во всем, что могли увидеть посторонние. Внешне она старалась предстать подлинной леди.

Нора Маргарита Сесилия Хайден. В ее жилах текла благородная кровь испанских донов из Калифорнии, горячая ирландская – обладатели которой прокладывали железные дороги на Дальний Запад, и та ледяная жидкость, которая заменяет кровь банкирам Новой Англии. Смешайте все это, и вы получите леди. У которой есть состояние, власть и земли. И странный диковатый талант, который заметно возвышал ее над окружающими.

К чему бы Нора ни прикасалась, к камню ли, дереву или металлу, тот сразу же оживал и приобретал только ему присущие очертания. Но если она прикасалась к чему-то живому, обладающему только ему присущим своеобразием, то неминуемо разрушала его. Я-то знаю. Потому что помню, что она сделала со мной.

– Пей кофе, пока он горячий.

Я поднял глаза. Элизабет, не отрываясь, смотрела на меня. Я отпил глоток и его тепло растопило тот холод, который гнездился внутри меня.

– Спасибо.

Она села напротив меня.

– Ты где-то далеко.

Я заставил себя переключиться на нее.

– Я думаю.

– О Даниэль?

Я молча кивнул, чувствуя, как внутри растет ощущение вины. Это было еще одно, что Нора умела делать. Она полностью завладевала твоими мыслями, не оставляя место ни для чего другого.

– Что ты собираешься делать? – спросила Элизабет.

– Не знаю. Я не знаю, что делать.

– Бедная девочка. – Голос у нее мягкий и теплый.

Я ничего не ответил.

– По крайней мере, с ней ее мать.

Я горько рассмеялся. Нора никогда ни с кем не была. Только сама с собой.

– У Норы истерика. Врач сделал ей укол и уложил в постель. Элизабет пристально посмотрела на меня.

– Ты в самом деле думаешь, что Даниэль это сделала?

– Ее адвокат отправился вместе с ней в суд для несовершеннолетних. Элизабет смотрела на меня на несколько секунд больше, чем полагалось, а затем, встав, пошла на кухню. Она налила еще одну чашку и взяла ложку из сушилки рядом с раковиной. Руки ее подрагивали. Ложечка звякнула, упав на линолеум пола. Она стала было поднимать ее и остановилась.

– Черт возьми! – выругалась она. – Какая я неловкая. Я поднял ложечку, но она взяла другую.

– До чего странно себя чувствуешь во время беременности. Я улыбнулся ей.

– Ты не единственная, которая ругает это состояние. Я должен что-то предпринять.

– Я чувствую себя такой глупой и такой беспомощной. Как колода. Особенно сейчас.

– Не говори глупостей.

– Я не говорю глупостей. Ты не хотел этого ребенка. Это я хотела его.