Еще через день Рафаэль увидел по телевизору свой ролик «ДиЕТПЛАСТ» и закусил губу. Он позвонил в свой бывший офис, в приемную, и чуть не выронил от удивления трубку: на звонок ответила «гусеница» Тамара. Белозёров, как мог, изменил голос и попросил к телефону директора «Lions creative». «Григорий Викторович на переговорах. Кто его спрашивает? Что передать?» — скороговоркой отреагировала писюшка. Рафаэль поспешил отключиться и несколько минут отчаянно рефлексировал: «Григорий Викторович? Никак Гришка Расторгуев объявился, собственной персоной! Украл его должность, секретарш, занял его кабинет! Вот гондон, пидор, чмошник!»
Рафаэль прожил у Лаймы безвылазно два месяца. Однажды женщина принесла ему новый паспорт на имя Некрасова Александра Викторовича, и они на радостях раскупорили бутылочку коллекционного шампанского. Недолго думая, они сели на Киевском в поезд и укатили в Киев, оттуда подались в Прагу, а спустя две недели улетели по туристической путевке «Czech Airlines» в Доминиканскую Республику. Некоторое время они жили в отеле, а потом подыскали уютную резиденцию с бассейном в закрытом коттеджном городке недалеко от Пунта-Кана и приобрели ее за $240’000 — ничтожные деньги по сравнению со стоимостью самых гиблых участочков на Рублевке или Новой Риге.
Постепенно оседал вечер. Массажистка Камилла, виляя тяжелой попой на коротких ногах-сваях, наконец сдрыснула, оставив о себе у Лаймы самое приятное впечатление. К тому времени я уже находился в той безупречной стадии подпития, когда мир в твоих глазах становится великолепно-совершенным, когда мысли твои ясны и глубоки, помыслы — великодушны, когда гармония разливается в твоем сердце дождем из лепестков роз и когда все счастье бытия выплескивается на тебя волшебной радугой. Я летал, я торжественно парил над мирской суетой во фраке с бабочкой. Это был полный кокс, 5+ кубинскому рому «Santiago de Cuba Extra Anejo 25 anos» по 7’500 песо за бутылку! Он такой классный!
— Белозёров, бухать не надоело? Марш в кровать!
Вдруг налетевшая Лайма отобрала у меня волшебный сосуд с остатками жидкости на дне и отправила его в мусорный бачок.
Я выматерился про себя, но ответил в самых ласковых тонах, на которые только был способен:
— Лаймочка, а что, ужинать не будем? Es deseable comer! (Хочется кушать! — исп.)
Лайма:
— Дорогуша, ты же знаешь, что после шести я не ем. Да и тебе не помешает пропустить пару ужинов. Посмотри, какое у тебя появилось пузико! И вообще, завтра рано вставать, у нас будет трудный день. Ну-ка, бегом в душ! И пиписон свой налимонь как следует, любовничек!
Рафаэль:
— А что будет завтра?
Лайма:
— Huespedes.
Рафаэль:
— Какие еще гости?
Лайма:
— Увидишь, это sorpresi (сюрприз — искаж. исп.). Тебе понравится.
Рафаэль:
— No, mi carino dulce (нет, конфетка моя сладкая — исп.), «la sorpresa». На конце «a».
Я решил, что она пригласила на утренний коктейль пару своих новых подруг (будем надеяться, что hermoso), и больше не задавал вопросов.
Ночью мне пришлось участвовать в чудовищном porno-mix; Лайма наяривала по-стахановски, как в последний раз, — стыдно даже говорить, что вытворяла эта вавилонская блудница и что заставляла меня делать. А рано утром, у бассейна под навесом, за накрытым завтраком мы уже ожидали ее неназванных гостей. Гаудиньш казалась немного расстроенной, даже вроде как нервничала, смотрела не вперед, а куда-то вглубь себя, и это меня в какой-то мере озадачило.
Через некоторое время раздался мелодичный звонок, Лайма нажала на пульте-рации кнопку открывания калитки, и вскоре у бассейна вырос мужчина в белой льняной рубашке и укороченных брюках от «Boucheron», олимпийской бейсболке «Russia» из «Bosco Sport» и с кожаной дорожной сумкой на плече. У меня в груди мгновенно закололо и одновременно зажгло, будто я проглотил морского ежа. Г. Миронов собственной незабываемой персоной!
— Buenos dias! Едрить через коромысло, у вас тут, гляжу, все по-взрослому! — оскалился он, оглядывая внутренний двор виллы с приветливо булькающим бассейном по центру.
Он прошел к столу, бросил сумку на свободный стул и щедро расцеловался с Лаймой, которая, в свою очередь, выказала самую искреннюю радость встречи.
Я смущенно поднялся. Пока я понятия не имел, что происходит, но знал одно: мой дробовик в гараже, расчехленный, заряженный, лежит себе спокойно на полке рядом с банками краски.
— Белозёров, что, не рад гостю? — польстила Сергею Львовичу моя изумленная мина, и далее он оценил хватким взглядом накрытый стол: — М-да, сервировка краснощекая, а вот закусона маловато. Морковки нет, то бишь основной идеи. Это у вас сейчас завтрак, что ли?.. Да ты присаживайся, Рафаэль, разговор у нас будет долгим. Как говорил Андре Моруа (1885–1967), разговор — это здание, которое строится совместными усилиями.