– Лютеция, с чего это вдруг ты стала так внимательна ко мне?
– Потому, дорогой,– искренне ответила она,– что ты стал внимателен ко мне.
Автомобиль остановился перед театром. Шоу «Дездемона!» закончилось час назад, и через стеклянные двери было видно пустое фойе с приглушенным освещением. Артур, совмещающий обязанности швейцара и лифтера, вышел наружу, пересек широкий тротуар, все еще заполненный пешеходами, и открыл заднюю дверь машины. Вылезая первой, Лютеция услышала, как у нее за спиной Макс коротко бросил Чалмерсу: «Жди!».
Вслед за Артуром они направились к зданию, и Лютеция поинтересовалась:
– – Ты приказал Чалмерсу ждать. Куда-то еще собираешься?
– В Каррпорт.
Они вошли в дверь, услужливо придерживаемую Артуром.
– Ты что, действительно идиот? Ты же только что сказал, что судья забрал у тебя дом!
– Мне разрешено еще одно последнее посещение. Чтобы забрать личное имущество, которое не пойдет с молотка. И я сделаю это сейчас.
Перед ними открылись створки лифта.
– Сейчас? Но ведь уже почти полночь!
– А когда еще у меня будет для этого время? – Лифт устремился вверх, и Макс подарил Лютеции откровенный и честный взгляд, который всегда вызывал у нее недоверие.– Завтра мне необходимо уехать в Вашингтон, оттуда – в Чикаго, потом – в Сидней, потом – в Неваду и так далее. А дом выставят на продажу немедленно.
Двери открылись на их этаже.
– Подожди меня,– велел Макс Артуру.
Пока они шли по гостиной, Лютеция уточнила:
– То есть ты сюда завтра не вернешься, а сразу из Каррпорта направишься в аэропорт Кеннеди и улетишь на юг?
– Не вижу смысла возвращаться. Я возьму нужные бумаги и соберу сумку. Я в одиночестве нормально высплюсь, и у меня будет еще полдня, чтобы попрощаться... с домом.
«И с какой-то цыпочкой»,– подумала Лютеция. Интуиция ее никогда не подводила. Проследовав за ним в спальню, она заявила:
– Я еду с тобой.
Он резко остановился, словно налетел на невидимую стену, обернулся и произнес:
– Не стоит.
– Нет, поеду. Мне хочется. Ты прав. Я никогда не была там, и это – мой последний шанс. Теперь, когда я знаю, как много этот дом для тебя значит, я просто обязана быть там, когда ты будешь прощаться с ним.– Она нежно взяла его за руку.– Я хочу быть рядом с тобой, Макс. Я хочу помочь тебе пережить это.
– А не хочешь ли... У тебя так много дел здесь.
– Вовсе нет.– Она улыбнулась самой лучезарной своей улыбкой.– На следующие два дня мой график абсолютно свободен.
– Я не могу представить ничего более романтичного, чем поехать вместе с моим властелином в его замок и разделить с ним прощальную ночь там, у камина. Признайся, там ведь есть камин?
Макс попытался изобразить дружелюбную улыбку.
– Лепесток моей любви, зачем тебе это? Незнакомый дом. Масса неудобств. Ты будешь оторвана от привычной обстановки, окажешься в...
– Все, что мне нужно,– это ты, милый,– проворковала Лютеция. Затем, позволив тени сомнения набежать на ее лицо, она спросила.– Хотя... Ведь у тебя же нет иных причин ехать туда в одиночку, а?
– Конечно, нет, моя маленькая развратница.– Он спонтанно обнял ее и тут же отпустил.
– И ты знаешь это лучше меня, мой пушистый крольчонок!
– Тогда решено! – радостно провозгласила Лютеция.– Едем вместе!
– Едем вместе,– отозвался Макс без особого энтузиазма, выглядя так, словно ужин, съеденный у Ламли, с ним не согласен. Затем он вздохнул и, решительно улыбнувшись, заявил.
– Я только заберу... кое-что.
25
Взломщиком оказалась вовсе не женщина из ресторана, а Уолли Уистлер. Энди Келп вообще не упоминал ни о женщине, ни об ужине, ни вообще обо всей этой сцене. Это вполне устраивало Дортмундера, который не любил совать нос в чужую жизнь. Он не возражал, что Энди предпочел не замечать его за ужином и имел какие-то тайны. Ему это было безразлично.
Поскольку Гас Брок уже прибыл пару минут назад, появление Уолли Уистлера и Энди Келпа означало, что вся команда в сборе. Уолли Уистлер был веселым парнем и отличным специалистом по замкам, чьим единственным недостатком была изрядная рассеянность. Однажды он провел некоторое время в тюрьме штата только потому, что, посещая с детьми зоопарк, чисто машинально открыл замок на клетке и выпустил на свободу льва. Царь зверей, очевидно, был в плохом расположении духа и устроил немалый переполох, пока его не удалось усыпить стрелой с транквилизатором и водрузить обратно в клетку. В другой раз Уолли как-то ночью помогал знакомым парням (те не желали обременять себя заполнением большого количества различных деклараций) проникнуть на таможенный склад в Бруклинских доках. По обыкновению играясь с замками, он не заметил, как забрел в трюм сухогруза, и понял это, только когда тот уже вышел в море. Таким образом, Уолли прибыл в Бразилию, у которой, на его беду, не было договора с США о выдаче преступников. Уистлеру, как и некоторым другим приятелям Дортмундера, нравилось путешествовать по миру посредством подобных договоров. Оказавшись за границей, они признавались местным властям в совершенном в Штатах преступлении (на которое у них заранее было готово четкое алиби), и правонарушителей выдворяли из страны на родину, где они легко доказывали свою невиновность. Но без такого договора на возвращение из Бразилии Уолли потребовалось довольно много времени, но в итоге все окончилось благополучно, и вот он был здесь, в отличной форме и по-прежнему рассеянный.
– Мы в моем номере,– указал Дортмундер, вовремя заметив, что Уолли задумчиво дрейфует в направлении внутренней двери.– Здесь ничего вскрывать не надо.
– А, действительно,– встрепенулся тот.
– Сезам, откройся! – воскликнул Гас.
Все уставились на него.
– Чего-чего? – переспросил Дортмундер.
– Мы же направляемся в пещеру Аладдина,– пояснил Гас.– Почему бы нам не сказать так?
Все согласились, что это недурная идея, после чего вышли из номера. Уолли нес набор необходимых инструментов, а остальные шли налегке. Они были готовы к любым неожиданностям, которые могут подстерегать их в квартире. С Максом Фербенксом следовало держать ухо востро (по крайней мере, Дортмундер запомнил это надолго), но они рассчитывали, что элемент неожиданности и численное превосходство позволят им справиться со всеми проблемами.
Они спустились на обычном лифте на семнадцатый этаж и направились к нужной двери без опознавательных знаков, с которой Уолли справился еще быстрее, чем Энди прошлой ночью. Вскоре все четверо уже толпились в служебном лифте, плотно обступив по-прежнему стоящую там тележку горничной. Уолли, напевая, присел на корточки перед панелью управления.
– Классно,– прокомментировал он.– Изготовители замков умнеют просто на глазах. Вот, взгляните.
– Какие-то проблемы? – осведомился Дортмундер.
В ответ лифт поехал вниз.
– Похоже, нет,– сказал Энди.
Поездка была недолгой, и в ее конце их поджидала точно такая же деревянная дверь, что и наверху, с одним исключением: она была не заперта.
– Мамочке меньше работы,– удовлетворенно пробормотал Уолли и осторожно приоткрыл ее.
Перед ними была прихожая: кремовые стены, украшенные подлинниками импрессионистов и поддельными римскими подсвечниками. Уолли высунул голову, чтобы расширить угол обзора, но тут раздались голоса.
– Черт кого-то принес,– прошипел Дортмундер.
Уолли поспешно отпрянул и прикрыл дверь, оставив узкую щель, через которую до них донесся обрывок разговора двух человек, прошедших мимо.
– ...залезем в постель,– произнесла женщина.
– С нетерпением жду этого,– отозвался мужчина. (Макс Фербенкс! Дортмундер сразу узнал этот ненавистный голос).
– Они ложатся спать,– прошептал Энди.
– Отлично,– ответил Гас.
Дортмундер представил, как через полчаса, а то и раньше, он входит в спальню, и кольцо, мерцающее на пальце Фербенкса, становится все ближе и ближе.
Между тем удаляющийся женский голос продолжал говорить: