Все в порядке, Джон, — произнес Фред. — Я просто хотел сказать, что мы с Тельмой в курсе твоей проблемы и считаем, что это отвратительно. Ты не должен оставить это безнаказанным.
Ты имеешь в виду... э-э-э... кольцо?
Ну да. Мы с Тельмой полностью на твоей стороне, и если тебе понадобятся наши услуги, звони без колебаний.
Спасибо, Фред.
Позвонишь?
Непременно.
Они попрощались, а через пять минут вновь раздался телефонный звонок.
По-моему, мне чересчур много сочувствуют, — сообщил Дортмундер своему молотку и, бросив его, выбрался — ой! — из-под ванны. На этот раз звонил Джим О’Хара, специалист широкого профиля, типа Гаса Брока или Энди Келпа. Он также услышал об украденном кольце и жаждал выразить свои соболезнования и заверить в солидарности. Дортмундер поблагодарил его, повесил трубку и решил некоторое время не возвращаться под ванну. Вместо этого он открыл банку с пивом и в ожидании уселся у телефона.
У кого-то оказался слишком длинный язык — у Гаса или Уолли Уистлера. Или у обоих. Или, к настоящей минуте, у всех.
В течение следующего получаса ему позвонили еще пятеро знакомых по работе, выразивших пожелания успеха в скорейшем разрешении проблемы. Он почувствовал себя пациентом больницы, разве что цветы никто не приносил. Дортмундер размяк от благодушия, выпил еще два пива и решил на сегодня завязать с обустройством тайника под ванной. До завтра деньги вполне могли полежать там, где находились сейчас — за диваном в гостиной, на котором сидел Дортмундер, в бумажном пакете из супермаркета, перевязанном скотчем.
Опять зазвонил телефон.
Алло! — добродушно сказал Дортмундер.
Привет, Джон! Это Уолли.
Уолли? Уолли Уистлер? Зачем Уолли звонить ему со словами сочувствия, если он сделал это, когда они были вместе в «Н-Джой»?
Привет, Уолли, — тем не менее, с симпатией ответил Дортмундер.
Я хотел предупредить, — голос Уолли звучал хрипло, словно тот простудился, — что твой друг больше не на Хилтон-Хэд.
Уолли! В голове Дортмундера произошло мгновенное превращение взломщика Уолли Уистлера в компьютерного гения Уолли Нурра, который следил за перемещениями Макса Фербенкса. Осознав смысл услышанного, Дортмундер вскинулся с широко распахнутыми глазами:
Что? Где он?
Не знаю. Его подчиненным пришел факс, что он недоступен с субботы до утра понедельника.
И где он намерен быть утром в понедельник?
О, тут без изменений. Он обязан предстать перед этим комитетом в Конгрессе, так что с понедельника его график тот же самый. Непонятно только с выходными.
Спасибо, Уолли. — Дортмундер повесил трубку и некоторое время сидел, уставившись на пустую пивную банку и размышляя. В принципе, ничего не изменилось, поскольку он не собирался захватывать остров у побережья Южной Каролины (пиратство не входило в список его рабочих профессий), но возникшие неясности вызывали смутное беспокойство.
Недоступен? Макс Фербенкс недоступен? Он никогда прежде не был недоступен для своего персонала. Что же случилось?
И где находится Макс Фербенкс?
30
Я совсем не предполагал быть сейчас здесь, — пожаловался Макс детективу и растерянно пригладил пальцами растрепанные волосы. — Я собирался готовиться к даче свидетельских показаний перед Конгрессом. Я должен выступать в понедельник в Конгрессе, знаете ли. Я вообще не понимаю, зачем здесь нахожусь. Вообще! Мне здесь абсолютно нечего делать, я вообще не должен быть здесь!
Детектив спокойно и равнодушно ждал, пока Макс выговорится. Он был невысоким, лет тридцати с небольшим, с густыми темными волосами и длинным мясистым носом, и представился как детектив второго класса Бернард Клемацки. Хотя в своем мятом сером костюме и криво завязанном синем галстуке он больше походил вовсе не на детектива, а на учителя математики в средней школе. Но все же он был детективом, расследующим квартирную кражу в отеле «Н-Джой Бродвей», немногословным и имеющим в запасе несколько вопросов.
Вопросы были и у Макса. Например: что, черт возьми, здесь произошло? Как будто по квартире пронесся торнадо и аккуратно ее почистил. Все громоздкие вещи остались на своих местах: и рояль, и антикварный комод в хозяйской спальне, и длинный средневековый обеденный стол в гостиной, и прочая мебель. Зато все, абсолютно все, что можно было засунуть в пакет или под пассажирское сиденье, отсутствовало в принципе. Было вынесено подчистую в ту единственную ночь, когда Лютеции не было дома.