— И?
— И это его работа, Хантер. Собирать коробки.
Я потер свою скулу, потому что был озадачен тем, что он говорил со мной о своем отце.
— Нет ничего плохого в складывании коробок, сэр. Это достойная работа.
— Ты так думаешь? — сказал он, посмотрев опять на флаг.
— Да. Миру нужны коробки. Его работа существует ради цели. Это достойно почтения.
Небольшая улыбка появилась на его лице.
— Ты именно этого хочешь? Хочешь служить ради цели?
— На самом деле я не…
— У моей мамы никогда не было оплачиваемой работы. У меня есть три брата, семь племянников и племянниц. Мой отец всегда обеспечивал семью благодаря картонной фабрике. — Он замолчал на какой-то момент. — Я видел, как он плачет, лишь раз. Хочешь узнать, когда?
— Конечно.
— Когда я сказал ему, что записался в армию. — Он молчал долгое время, перед тем, как прочистить горло и продолжить. — Я помню, как он поднялся со своего кресла, подошел и потом сжал в объятиях. Он сказал: «Я горжусь тобой, сын». Ты делаешь что-то в своей жизни”. А потом сказал то, что сказал ты. Он сказал, что то, что я делал, было почетно. — Он усмехнулся. — То, чего он не знал, так это то, что я был восемнадцатилетним панком и хотел записаться только потому, что мне захотелось пострелять.
Я закрыл свой рот, стараясь не сказать ему, что это было глупо.
Он снова засмеялся, в этот раз громче.
— Я знаю, что ты думаешь. Что это глупо… моя причина, чтобы записаться.
— Немного.
— Очевидно, мои планы на будущее изменились, — быстро сказал он. — В этом-то и есть разница между тобой и мной. Ты предполагаешь записаться в армию, потому что хочешь служить ради цели. Вероятно, ты думаешь, что это почетно, да?
— Полагаю, что да.
— Но, как ты сказал, ты мог бы работать и на картонной фабрике, и тоже служил бы ради цели. Ты бы делал что-то, достойное почтения.
Я опустил глаза на колени, пока смысл его слов доходил до меня.
— Твой отец, — продолжил он, — он сильный человек. То, как он ведет себя, заинтриговало меня насчет тебя, поэтому я поискал о тебе информацию. Звезда школы в баскетболе, да? Есть шанс попасть в первый дивизион… а потом и в НБА? (прим. пер.: НБА — Национальная Баскетбольная Ассоциация)
Я сделал резкий выдох и распахнул глаза; тяжесть от его слов полностью осела во мне.
— Это неважно.
— Нет? — спросил он, удивленным из-за моего ответа тоном.
Я потряс головой.
— Хантер, — вздохнул он, — я здесь не для того, чтобы уговаривать тебя вступить в ряды армии, хотя это и есть моя работа. Выбор, который ты сделаешь, должен быть полностью твоим. Это то, о чем ты не пожалеешь спустя десять, двадцать, тридцать лет. Я лишь хочу сказать, что армия, черт, да Соединенные Штаты Америки — мы будем рады иметь такого парня, как ты, на нашей стороне. Для нас будет честью, что ты служишь на благо нашей страны.
ГЛАВА 23
Хлоя
— Я хочу признаться. — Джош встал напротив нас и сделал большой глоток пива. — В тот день, когда ты впервые пришла сюда на работу и после всей той хрени с Томми, я позвонил Хантеру на следующий день и сказал, что считаю тебя горячей, а потом спросил, есть ли у меня шанс.
Моя челюсть упала вниз. Тихий смех Блейка защекотал мне ухо.
Мы вернулись на заброшенную баскетбольную площадку, или полу-площадку, как поправил меня Блейк. Он снова прислонился спиной к лавочке, пока я сидела перед ним. Его руки еще сильнее сжали мою талию, а большой палец гладил живот под майкой.
— И что он сказал? — спросила я Джоша.
— В основном он помочился вокруг тебя, тем самым пометив территорию.
Я рассмеялась.
— Это правда, — пробормотал Блейк мне на ухо.
— Не могу поверить, что ты уезжаешь. — Джош снял кепку и бросил ее на землю. Затем он прошелся рукой по своим темным волосам. — Все, блядь, покидают меня. Натали… Мои чертовы родители. Все. Единственный, кто не сделал этого, Хантер, и то, лишь потому, что он ненавидит этот мир.
Блейк немного выпрямился и обнял меня еще крепче.
— Во-первых, я не ненавижу этот мир. Во-вторых, Натали сучка. — Джош вздрогнул, но продолжал молчать. — В-третьих, твои родители идиоты. И в-четвертых, ты выше всего этого.
Глаза Джоша расширились перед тем, как он покачал головой и спросил:
— Так ты уже решил? 19 августа — последний день записи в Дьюке, верно?
На какой-то момент Блейк напрягся, опустив руки и позволив мне отойти. Я сделала шаг вперед, не понимая, к чему все идет.