В тот год весна в столице запоздала. В конце апреля на Неве стоял лед. Поземка, хвостик уходящей зимы, кружила по сверкающему насту. С черепичной крыши Зимнего дворца холодными царскими подвесками свисали сосульки.
Весна обнаружилась лишь в стихах придворного пиита Тредьяковского:
После возвращения с Дона Харитон Лаптев находился в том состоянии, когда абсолютно уверен, что все блага мира принадлежат лишь ему одному.
Кто мог подумать? Какова улыбка судьбы? Вчера смертник, ныне баловень счастья, вознесенный не просто на капитанский мостик первой яхты государства, но на вершину, которая превзошла все доступные вершины офицерского честолюбия.
Несуразные строки виршеплета, пожалуй, полнее всего выражали его настроение — греметь, гудеть, шалить…
Ему был предоставлен отпуск, и вместе с Борисом Ивановичем он поехал в родное Пекарево.
Матушка умерла, батюшка не чаял повидать сына. Он знал о злоключениях Харитона (брат писал), и надо ли говорить, что испытал старик, увидев своего великовозрастного дитятку?
Второй день — пир горой! Вся пекарская челядь веселилась.
Отец отбил ноги, обходя присядкой стол, уставленный всевозможными яствами.
— Эх, лапти, вы лапти, вы лапти мои…
Борис Иванович кричал на всю ивановскую:
— Ла-а-по-ото-о-чки-и-и!
Яков, отец Дмитрия, сидел с Борисом Ивановичем в обнимку, не скрывал слез, вспоминал сына.
— Гдей-то сейчас мой Димушка! Какой дьявол понес его на север?
— Ты, Яков, не скули. На великое дело пошел. Не лаптем щи хлебать — открывать новый путь в море.
— Да я-то что, я против? Повидать до смерти хочу. Вернется ли?
— А то нет. Харитон — вот он, с того света вернулся.
Харитон повернулся к дядьям:
— Обо мне говорите?
— Об тебе, Харитоша.
В который раз он уже рассказывал про тот день, когда растворились железные двери узилища, как вышел на площадь и все ловил взгляды людей — живого ли в нем видят, не сон ли, не воображение ли камерника? Себе не верил. Потрогал кортик — холодит. Зажег трут — горько и горячо. Вздохнул полной грудью — господи, навозом пахнет. Жив!
Отец убивался:
— Седой весь стал! Меня сединой перебил.
Яков сокрушался:
— Смерть — она кого хочешь выбелит. Потому под саван равняет.
Захмелевший Борис Иванович озорно щурился:
— Со смертью, лапти мои, разговор должен быть короткий. Пригрози ей — отступит. Как в одной байке говорится? Приходит, значит, смерть к животу: «Явилась к тебе, хощу тебя взять». А живот ей в ответ: «Аз не слушаю тебя и не боюсь». Смерть речет: «Как не боишься? Все цари, и князи, и светители меня боятся». А живот свое: «Отыди от меня, бежи, доколе не проткнул тебя мечом своим». Вон как, лапти!
Харитон усмехнулся:
— Мечом, говоришь? А у меня и кортик отобрали. Но нет, грешно сетовать — отпустила меня на сей раз.
— Жить тебе, Харитоша, до ста лет! — пообещал Борис Иванович. — Я верю. Царская яхта высоко поднимает. Такое не часто бывает. Флотских вон сколько, а судьба выбирает одного. Ты же счастливчик, Харитоша!
Харитон просиял.
Придворная яхта «Декроне»!
Не льстил, не подличал, не выслуживался, как иные, перед начальством. Кто упрекнет его? Брат из Сибири вернется — за него похлопочет. И за Василия, и за Семена. Милость, оказанную ему, постарается щедро разделить между товарищами. Вот удел дружбы! А они тащили его с собой. Дмитрий даже обиделся… Ну нет у него к северу тяги! Каждому — свое! Чего же тут серчать?
От выпитого вина и пива кружилась голова.
Вот они явятся в столицу. «Здорово, ребята мои дорогие! Не заледенели? Вот я вас отогрею…» — «Да ты кто?» — «А на яхте придворной. Вот как обернулось». — «Кем же служишь?» Он по-простому скажет: «А командиром!»…
…Вышли на берег Ловати. По хрусткому льду с Борисом Ивановичем добрались до острова. Сколько же лет прошло с тех пор, когда дядька-тать уволок их в Санкт-Петербург?
— Помнишь, как привез вас к себе на Карповку, а ты губы надул. Сдается мне, даже сбежать хотел. А?
— Да, было…
— Эх ты, недоросль мой.
— Но, но! — возгордился Харитон. — С кем разговариваешь?
— Виноват, ваше благородие. Запамятовал.
— То-то!
Дядька остался дядькой. Годы не переломили его.
Он скорчил жалостливую физиономию:
— Ваше благородие, не велите казнить.