Взяв тазик у вернувшегося лакея, она поставила его на пристенный столик. Намочила полотенце, выжала и положила на лоб Барнаби. Пока что нет ни шишки, ни синяка. Хорошо, что она закрыла покрасневшее место полотенцем, тем более что Мостин зажег канделябр на столике у кровати, и неяркое пламя осветило лицо Барнаби.
– Можете идти, – бросила Пенелопа, не глядя на Мостина.
До него не сразу дошел смысл ее слов. Немного опомнившись, он с ужасом уставился на нее:
– Невозможно! Это неприлично!
Она медленно подняла глаза и окинула его надменным взглядом.
– Милейший!
Пенелопа позаимствовала и слово, и тон у леди Озбалдестон, дамы, чей талант управлять и манипулировать противоположным полом был почти легендарным. Подражать столь прославленной особе нелегко, но научиться можно.
– Надеюсь, – продолжала она тихо, но повелительно, – что вы не собираетесь предположить, будто в моем старании помочь несчастному мистеру Адэру, оказавшемуся в беспомощном положении, есть нечто неприличное, тем более что его покалечили, когда он защищал меня?!
Мостин испуганно моргнул и нахмурился. Но прежде чем он успел собраться с мыслями, Пенелопа объявила тем же самым ледяным, крайне высокомерным тоном:
– У меня двое младших братьев, и я часто лечила их синяки и раны.
Абсолютно наглая ложь: оба брата были значительно старше Пенелопы.
– Более двадцати восьми лет я вращаюсь в высшем обществе и ни разу не слышала, что уход за раненым, беспомощным джентльменом каким-то образом считается неприличным.
Она уже солгала не раз, так что остается идти дорогой греха. Мостин никак не может знать, сколько ей лет на самом деле.
Брезгливо поморщившись, она указала на дверь.
– Я посижу и присмотрю за ним. А заодно буду менять холодные компрессы. Когда он очнется, я вам позвоню.
– Но…
Мостин широко раскрытыми глазами уставился на неподвижного хозяина.
Пенелопа вздохнула и решительно надвинулась на Мостина, который, естественно, попятился.
– У меня нет времени на споры. Нужно позаботиться о вашем хозяине!
Она продолжала наступать, пока Мостин не уперся спиной в дверь. И только тогда, подбоченившись, снизила голос до язвительного шепота:
– Весь этот шум, вне всякого сомнения, только усиливает его головную боль. А теперь – уходите!
Мостин поежился, судорожно сглотнул, бросил последний отчаянный взгляд на распростертую на постели фигуру, повернулся, открыл дверь и выскользнул в коридор.
Не собираясь рисковать, Пенелопа подступила к порогу и прижалась к двери ухом. Подождала, пока не услышала шаги Мостина на лестнице, и осторожно закрыла дверь на задвижку.
Шумно вздохнув, она прижалась лбом к двери.
И только потом обернулась и взглянула на Барнаби. И наткнулась на пристальный взгляд синих глаз.
– И что все это значит? – осведомился он. Безупречный выговор. И ни единого стона! Пенелопа едва не лишилась чувств от облегчения. Радостно улыбаясь, она шагнула к кровати.
– Прекрасно! Значит, у вас все в порядке!
– После этого небольшого удара по голове? – фыркнул он.
– Мне следовало бы знать, что ваш череп слишком крепок, иначе я не стала бы так волноваться, думая, что нанесла вам серьезное увечье.
– Возможно, но что…
Он не успел договорить. Пенелопа прыгнула на постель, бросилась в его объятия и стала целовать.
Не в силах противиться, он отвечал на поцелуи, наслаждаясь каждым мгновением, упиваясь вкусом и ощущением ее теплого рта.
Он с трудом оторвался от нее… от поцелуя, в который она умудрилась завлечь его.
– Пенелопа…
В ответ он получил сияющую улыбку. Довольная Пенелопа прильнула к нему.
– Я пришла сообщить, что приняла решение.
– Понятно. Какое же решение?
Она прикусила полную губку, а потом ослепительно улыбнулась.
– Вы сказали в тот раз, на галерее, что если я захочу узнать больше, с радостью научите меня всему, при условии, что я окажусь старательной ученицей. Так вот, я пришла пообещать, что буду очень стараться, и прошу стать моим наставником.
Он не успел найти подходящих слов, как она снова заговорила:
– Понимаю, что леди моего положения должна оставаться в неведении о подобных деталях, пока не выйдет замуж, но поскольку я решительная и неумолимая противница брака, то и посчитала, что в противном случае я обречена на вечное невежество, а это совсем не в моем характере. Поэтому я благодарна за ваше предложение.
Он изобразил легкое любопытство:
– Почему же вы так настроены против брака? Я думал, это мечта всех молодых леди.
Пенелопа поджала губы и решительно покачала головой:
– Но не моя. Только подумайте…
Она еще теснее прижалась к нему и потерлась о его бедра своими.
– …чем может привлечь меня замужество?
Его ноющее от желания тело теперь пульсировало, горело, томилось…
– Что может предложить мне брак в возмещение за неизбежную цену, которую приходится платить? – продолжала она.
– Цену? – нахмурился он. Пенелопа сухо усмехнулась:
– Моя независимость. Возможность жить так, как я хочу, а не как предпочитает муж. Скажите, какой джентльмен нашего класса позволит мне после свадьбы посещать трущобы и спасать сирот?
Он вынудил себя кивнуть:
– Мне совершенно ясны ваши доводы.
Он не лгал. Ее рассуждения были безупречно разумны и логичны.
Но он не мог принять их.
Потому что она нужна ему. Не только как любовница. Как жена.
Но сейчас, когда она лежала на нем, прижимаясь каждым сладостным изгибом, каждой нежной выпуклостью, он стремительно терял способность мыслить.
Он сам предложил наставлять ее в науке страсти нежной. И теперь, когда она приняла предложение, не мог отступить. Какие бы объяснения он ни привел, она оскорбится и почувствует себя отвергнутой. И никогда больше не подпустит к себе.
– Итак?
Тон ее был неожиданно чувственным, обольстительным и зазывным. Вопрос, вызов и откровенный соблазн – все слилось в одном слове.
Медленно улыбнувшись, он поднял руку и снял с ее носа очки. Понимая, что сам этот жест означает капитуляцию.
– Вы можете обойтись без очков?
Пенелопа удивленно моргнула, улыбнулась и кивнула:
– Я всего лишь близорука и вполне ясно вижу все на расстоянии пяти футов.
– В таком случае… – Он положил очки на столик. – Они вам не понадобятся.
Барнаби наслаждался осознанием того, что она здесь, пришла по доброй воле и готова отдаться ему.
Это был пьянящий момент. Он крепко прижался губами к ее губам, словно обещая грядущие наслаждения.
Он даст ей все, о чем она просит. Покажет ей, что такое страсть. Истинное желание. Безграничное наслаждение.
Одним сильным нажатием он провел ладонью от ее талии к холмикам грудей.
Пенелопа ахнула, не отнимая губ. Он и раньше ласкал ее, но теперь, когда обрел уверенность, что на этом не остановится, прикосновения стали более пылкими. Несравненно более страстными.
Каждое было обещанием.
Восторг и тепло распространялись по телу Пенелопы. Пламя наслаждения сжигало ее. Груди заныли: им стало слишком тесно в шелковом плену.
Придавленная тяжестью его тела, она прижалась ноющей плотью к его ладони и тихо застонала.
Тогда он ловко, не торопясь, расстегнул пуговки ее лифа, так что края разошлись и давление на груди ослабло.
Все это вдруг возбудило в ней еще более сильную жажду чего-то неведомого. И Барнаби, словно ощутив это, сжал ее все еще прикрытую шелком грудь.
Он играл, испытывал, терзал ее чувства, проверяя и изучая реакции. Обучал ее, показывал, сколько восторга может получить она от простого прикосновения.
Другая рука Барнаби, лежавшая на ее талии, скользнула вниз, по ее бедру, и медленно провела по ягодице, не властно, скорее обещающе, рассылая жар и огненные искры по всему ее телу.
Неужели это страсть разгоралась в ней?
Барнаби прервал поцелуй и, подняв голову, посмотрел на нее из-под тяжелых век. Еще секунда – и его губы искривились в опасной улыбке. Он перекатился на спину, увлекая ее за собой.