Находясь в кругу семьи, она старалась скрывать эти крамольные мысли, но своим поклонникам давала понять, что собственного решения остаться незамужней не изменит.
Она всегда недоумевала, когда какой-нибудь отпрыск знатного рода оказывался слишком глуп, чтобы понять ее недвусмысленные намеки. Неужели он не видит, что она носит очки?! Какая девушка, желающая составить выгодную партию, приезжает на бал в очках, лихо сидящих на переносице?
На самом деле у нее было достаточно хорошее зрение, чтобы обходиться без очков, хотя она и была немного близорука. Подростком она решила, что куда важнее знать, что происходит вокруг, чем заботиться о внешности. Пусть другие девушки беспомощно моргают и спотыкаются, пытаясь скрыть, что слепы, как совы днем. Но только не она.
Она такая, какая есть, и обществу придется это принять.
Вскинув подбородок, она продолжала стоять у стены. Нужно определиться, с кем из гостей побеседовать насчет приюта и благотворительных пожертвований.
Она почти не прислушивалась к музыке, доносившейся из соседнего салона, но решительно противилась порыву пойти потанцевать. Если она примет приглашение джентльмена, тот наверняка решит, что ее интересует дальнейшее знакомство. Печальное обстоятельство, учитывая, что она любит танцы! Но она научилась не позволять себе поддаваться соблазну музыки.
Неожиданно, неизвестно почему, она насторожилась. И тут же встрепенулась. Странные ощущения охватили ее. Словно нервные окончания под кожей стали пульсировать и согреваться.
Она уже собиралась оглядеться, чтобы понять причину, когда услышала знакомый баритон:
– Добрый вечер, мисс Эшфорд.
Светлые локоны… синие-синие глаза…
Барнаби Адэр, неотразимый в черном фраке, появился рядом. Она восторженно улыбнулась и подала ему руку.
Барнаби сжал тонкие пальцы и склонился над ними, обезоруженный этой улыбкой.
Да что такого в ней и ее улыбках? Может, причина в том, что она улыбалась не так часто, как другие молодые леди, хотя губы ее привычно изгибались и с них слетали учтивые фразы. Но все это было лишь бледным подобием нынешней улыбки, открытой, сияющей, искренней.
У него возникло странное чувство, будто она приберегает эти улыбки исключительно для него.
Абсурд! Но что она делает с ним?
Он выпрямился и увидел, что лицо ее по-прежнему сияет, хотя улыбка исчезла с него.
– Я так рада видеть вас. Насколько я понимаю, вы привезли новости?
Он молча смотрел на нее. Было в ее лице нечто такое, что тронуло его. Поразило самым необычным образом.
– Полагаю, вы предпочтете поговорить о расследовании, а не о премьере в «Друри-Лейн».
На этот раз ее улыбка стала заговорщической.
– Несомненно. Но если нам придется говорить о преступлениях и похитителях, лучше найти более спокойное место. – Она веером показала на уголок у входа в салон. – Кажется, там никого нет.
Он предложил ей руку, и она ее взяла. И он вдруг почувствовал, что определенным образом действует на Пенелопу. Так же сильно, как она – на него. Правда, он понял это с того момента, как она вошла в его гостиную и увидела его. Он знал, что она улыбалась так открыто не потому, что реагировала на его внешность, как многие молодые леди, а потому, что видела за привлекательным фасадом человека, с которым, по ее мнению, предстояло работать. Человека, чей ум и достоинства ценит. Пусть Пенелопа носит очки, но зрение у нее куда острее, чем у многих.
То и дело останавливаясь и приветствуя знакомых, они все же добрались до желанного уголка, удалившись от остальных гостей. Здесь можно было говорить спокойно, в то же время находясь на виду у всего общества.
– Превосходно! – объявила она, снимая руку с его предплечья. – Итак, каково же мнение инспектора Стоукса?
– Мы анализировали возможности участия мальчиков в различных видах деятельности, и нам кажется, что наиболее вероятным является грабеж.
– Но что нужно грабителям от маленьких мальчиков? – удивилась Пенелопа.
Он объяснил. Она ахнула и, сверкая глазами, категорически объявила:
– Мы должны немедленно спасти наших мальчиков!
В голосе звенели столь решительные нотки, что Барнаби с большим трудом сохранил бесстрастное выражение лица.
– Вы правы. Но пока инспектор пытается найти возможность отыскать эту школу, мы должны заняться чем-то другим.
– Чем именно? – вскинулась она.
– Есть ли еще какие-то мальчики, которым предстоит скоро осиротеть?
Вместо ожидаемых расспросов она кивнула, очевидно, почти мгновенно разгадав его намерения.
– Не знаю. Сразу трудно сказать. Иногда может пройти год между внесением ребенка в наши списки и смертью опекуна.
– То есть у вас есть такой список?
– Я не так выразилась. Это скорее стопка папок с нужными данными.
– Значит, в них есть адреса и описания мальчиков?
– Адреса есть. Что же до описания… мы указываем возраст, цвет глаз и волос, а этого для вашей цели недостаточно. Однако я зачастую могу вспомнить ребенка. Особенно такого, которого недавно видела.
– И вы думаете… – пробормотал Барнаби.
– Мисс Эшфорд!
Дружно обернувшись, они увидели молодого джентльмена. Тот низко поклонился и, выпрямившись, одарил Пенелопу сияющей улыбкой.
– Мистер Кавендиш…
– Я хотел узнать, нельзя, ли пригласить вас на танец? По-моему, сейчас заиграют котильон.
– Нет, благодарю, – немедленно откликнулась помрачневшая Пенелопа, но, расслышав звон льдинок в собственном голосе, оттаяла настолько, чтобы добавить: – Я не слишком люблю котильоны.
– П-понимаю, – пролепетал мистер Кавендиш, явно не привыкший к отказам. И хотя Пенелопа дала понять, что не желает его общества, все же он не сделал попытки отойти. Тогда Пенелопа бесцеремонно схватила его за руку и развернула лицом к толпе:
– Смотрите. Вон там мисс Эйкерс. Та девушка в розовом, усеянном бутонами роз платье. Уверена, она умирает от желания танцевать котильон. Во всяком случае, одета она соответствующим образом.
Барнаби прикусил губу. Кавендиш, однако, покорно закивал.
– Прошу прощения… – пробормотал он, уставившись на Пенелопу, которая, выпустив его руку, коротко обронила:
– Разумеется.
Кавендиш поклонился Барнаби и отошел.
– Итак, – спросила Пенелопа, – на чем мы остановились?
– Я хотел узнать…
– Моя дорогая мисс Эшфорд, какое счастье видеть, что вы украсили своим присутствием сегодняшний вечер!
Барнаби с интересом наблюдал, как Пенелопа, на миг оцепенев и ожесточившись лицом, обернулась.
Тристрам Хелликар был известным повесой и распутником. Кроме того, он по справедливости считался редким красавцем.
Элегантно поклонившись, он кивнул Барнаби и направил на Пенелопу всю силу своей неотразимо чарующей улыбки.
Правда, на Пенелопу все это не произвело ни малейшего впечатления.
– Тристрам, прошу извинить меня, но мистер Адэр и я…
– Как бы то ни было, дорогая, я уже здесь. Не бросите же вы меня на растерзание волкам?
Он лениво обвел рукой толпу собравшихся. Глаза Пенелопы превратились в щелки:
– Брошу, даже не задумываясь.
– Но учтите, милая Пенелопа, мое присутствие отпугивает всех этих наглых молодых щенков и освобождает вас от обязанности дипломатничать с ними. Ригби только что прибыл, а вы знаете, как утомительно он предан вам. А Адэр не послужит вам защитой: он слишком учтив.
Барнаби поймал сверкающий взгляд Хелликара, прекрасно понимая, что тот оценивает их с Пенелопой отношения. В этом взгляде блеснуло нечто вроде предостережения. Но Хелликар пока не мог определить, стоит ли перед ним соперник, а без доказательств ничего не мог предпринять.
Барнаби мог бы легко подать Хелликару какой-то знак, но слишком наслаждался этой сценой и всем, что она выявила, чтобы положить ей конец. Кроме того, он был абсолютно уверен, что Пенелопа не имела ни малейшего понятия, что Хелликар, несмотря на свою небезупречную репутацию, серьезно за ней ухаживает.