Длинный Гирджа часто встречал геологов в поездах. Как правило, люди они легкие, беззаботные и не прочь деньгами посорить. Мистер Баруа вынул пачку дорогих сигарет и таким широким жестом протянул ее Длинному Гирдже, что тому сказать «нет» было просто невозможно.
Сомасундарам достал две колоды карт и не спеша начал их тасовать. Наверное, собирается показывать карточные фокусы.
Вспомнил! Этот самый Баруа учился вместе с ним, Длинным Гирджей, в колледже св. Ксавье. Он, Баруа, был на два курса старше. Один из самых выдающихся студентов естественнонаучного отделения! Если бы Длинный Гирджа представился, Баруа непременно также вспомнил бы его — но лишь как известного спортсмена.
Длинному Гирдже вспоминать о прошлом невыносимо. Единственное исключение — Кальяни. Он попытался сдержать тяжелый вздох, вырвавшийся из груди.
Наконец Длинный Гирджа прислушался к песне, которую пел Мукерджи:
Длинный Гирджа вслушался в слова и усмехнулся. Вот так песню придумал этот Мукерджи!
9
Упен-бабу постоял немного в коридоре, у открытого окна. Снаружи, из густой темноты, тянуло прохладой. Изредка вдали возникали электрические огоньки, словно яркие точки-тилаки, украшающие лоб женщины, или ритуальные пятнышки сандала, освящающие чело благочестивого брахмана. Вдруг мимо пронеслась, как Млечный Путь, вся в неоновых огнях какая-то маленькая станция. На небе, почти в одном и том же месте, время от времени вспыхивало, как будто кто-то зажигал фонарь, чтобы разглядеть облака. Казалось, небу тяжко. Оно вот-вот обрушится на землю ливнем.
Когда Упен-бабу вошел в свое купе, неприятное впечатление, оставшееся от встречи с Джоду-бабу, почти рассеялось.
Чемодан лежал на том же месте, где он его оставил. Упен-бабу, к собственному удивлению, обнаружил, что, уходя, он, оказывается, не забыл запереть чемодан и даже закинул ключ с английской булавкой на верхнюю полку. Как будто он всю жизнь путешествовал с чемоданами по железным дорогам! А вот свет в купе и два фена, вертевшиеся под потолком, он перед уходом не выключил.
Упен-бабу достал ключ и, отпирая чемодан, предался самокритике: «В теории мы все мастера осуждать частнособственнические привычки, а дойдет до дела — сами проявляем их в мелочах. Как прочно в человеке засело «это мое, а это не мое»! Ведь было же время, когда люди не знали такого различия! Знали только одно общее «наше». Потом уже возникло разделение между людьми. У этого есть, а у того нет — и так далее».
Упен-бабу одну за другой начал вынимать вещи из чемодана. «По крайней мере страна — наша. Никто не может сказать: моя, и только моя. И при англичанах была наша, а после ухода англичан стала тем более наша. Даже если кто-нибудь захотел бы объявить ее своей частной собственностью, ничего бы у него не вышло. И при англичанах такое было невозможно, а теперь и подавно».
Вдруг Упен-бабу застыл от удивления: «Это еще что такое?! Ну конечно, проделки Гопы. Вот негодница!»
В руках у него была баночка с кремом. Он повернулся к свету. Ах, какая красивая! Белая-белая, будто снежная вершина Канченджанги[35]. Должно быть, этот крем стоит недешево. А как он пахнет? Открыть, попробовать? Нет, не стоит. Впрочем, что ж такого?! Если просто открыть, крем от этого не испортится. Он привезет его обратно Гопе. Повертев в руках баночку, Упен-бабу в конце концов открыл ее и поднес к лицу. Какой удивительный запах! Да, у Гопы есть нюх — даром что курносая. Он осторожно поддел указательным пальцем немного крема и снова втянул воздух носом. Поразительный запах!
Тут он понял, что совершил оплошность. Крем, поддетый на палец, уже нельзя было поместить обратно в баночку, подобно тому как невозможно вернуть на прежнее место зачерпнутую ложкой простоквашу, даже очень густую.
35
Канченджанга — горный массив в Гималаях, на границе Сиккима и Непала. Его вершина видна в Северной Бенгалии.