— Да, инспектор, — сказал гвардеец. — Сейчас допрашиваем. Держатель лавки.
Уильяма провели к дальнему углу, где в кресле для стрижки, прикованный за одно запястье к подлокотнику, сидел толстый мужчина с бегающим взглядом. Допрашиваемый говорил неуверенно, сбивчиво, постоянно облизывал губы и сбивался на сильный акцент так, что порой даже путал слова. Его уже обыскали, сняв все камни, цепи и амулеты. Уильяму сказали, что вытащили даже из сапога и угрожали раздеть лавочника до гола, если он добровольно не отдаст все.
— Д-да, видел их, — отвечал он на ранее заданный вопрос. Подошедшего Уильяма он заметил, но не узнал, просто отметил как ещё одного раздражающего гвардейца. — Двое, да… Они заходили… И мой продавец видел… А потом ушли… И выстрелы. Я у них не видел оружия. Думаю, на них напали.
— Никто не носит оружие на виду, — потешался допрашивающий.
Глаза хозяина лавки забегали, он что-то невразумительно замычал, заблеял, ища оправдания. Уильям покачал головой и вмешался:
— Кто напал на ваших посетителей?
Хозяин лавки моргнул, сбитый с толку и без того с трудом формирующейся мысли, уставился на Уильяма, и тот чувствовал, как в голове этого лысеющего, лоснящегося мужчины в рубашке с тугим горлом крутятся шестерёнки.
— Да… Эм… Двое. Я видел девицу и парня. — Он нервничал, но пока лжи не было. — Точно, эм, потасовка была с ними. Они там окно выбили!
— Какое окно?
— Подвальное моё. На проулок выходит.
— Проверить окно, — приказал Уильям. — И оставьте нас. — Гвардеец чётко кивнул и вышел, а Уильям сел на стул напротив допрашиваемого, откинулся и, впившись в него взглядом, спросил: — Мне сказали, вы владелец «Амберджинни?»
Не ожидавший резкой смены разговора мужчина вылупился на Уильяма.
— Ну… да, я… Ваши коллеги так-то меня уже опознали, — сказал он с лёгким раздражением.
— Это так, проверка, — непринуждённо махнул рукой Уильям. Слова допрашиваемого были правдой, он и так это знал, но теперь ещё и чувствовал. Никакой защиты на лавочнике не было. — Значит, — продолжил Уильям, — вы наверняка знаете, что значит её название, так? Красивое, необычное.
Лавочник медлил. Он искал подвох в вопросе, во входящих и выходящих из барбершопа людях, в сидящем напротив Уильяме, но его мозг не мог придумать, как связать нападение, из-за которого его задержали, и такой обыденные вопрос, который задавали ему посетители довольно часто.
— Рудник это, — всё ещё встревоженно ответил он наконец. — Старый, заброшенный рудник в горах. Много лавок называются в честь старых шахт и рудников. Есть ещё «Каммерини», «Брандерберг», «Ойл…». — Он осёкся, услышав тонкий писк пейджера.
Уильям удивился, достал тот из кармана и с ещё большим удивлением прочёл сообщение от Макса: «Лиз сказала, они говорили о передаче карты». Лиз! Уильям ни разу не сомневался, что идея была её, что из-за неё произошла перестрелка, и ей ужасно повезло выйти из неё с минимумом увечий. Он сотню раз с прибытия и до вмешательства в потасовку пожалел, что вообще взял её на дело, будто ему изначально было не ясно, что ничего хорошего из этого не выйдет. Но всё же это сообщение стоило проверить.
И Уильям вернулся к формальному допросу:
— А где вы были в тот момент, когда всё началось?
— Я?.. — Он снова смешался от резкой смены разговора. — Я… Буквально подъезд напротив. Правый дом, квартира н-на… втором, да, на втором этаже.
Уильям покачал головой. Ложь. Ни единого правдивого слова. И сколько лжи можно было так раскопать!
— А можете описать и тех, кто пришёл, и тех, кто напал?
— Да я почти не видел… Там мой продавец был. Так я его скорее домой прогнал, как выстрелы услыхал! — Уильям вскинул брови: крошечная искорка правды проскочила в рассказе лавочника. — Мы должны были ещё долго работать. Ну, сами понимаете, у нас бизнес специфический, аудитория тоже.
— Да-да, — усмехнулся Уильям.
В «Амберджини» он уже побывал и ничего особо странного в самом магазине не заметил. Витрины стояли нетронутыми, будто с них ничего не убирали и не переставляли. Не было пустых следов на тонком слое пыли. Выучки, правда, у кассы тоже не было. Её позднее нашли припрятанной в тайнике между каменной кладкой дома через дорогу, прямо там, где лавочника и задержали.
А вот кабинет был в разрухе. Везде валялись бумаги, сейф и шкафы были распахнуты настежь, выдвинуты ящики. Лавочник очень спешил покинуть кабинет, а теперь содержимое его портфеля изучала полиция. В самом кабинете тоже нашли несколько вещей, которых тут быть было не должно. И Уильям решил, что если не получится по-хорошему, то у него будет достаточно механизмов, чтобы надавить.
Уильям задал ещё несколько вопросов, слушая сказки, изобретённые прямо здесь перед ним, а потом прервал лавочника на полуслове ударом ладони по столу. Лавочник подпрыгнул от неожиданности и прикусил язык.
— Было очень интересно вас послушать, — сказал Уильям. — А теперь давайте на чистоту. Я прекрасно знаю, что здесь произошло, кто на кого напал и что вы мне лжёте. Что я хочу от вас узнать: каким образом вы связаны с кражей карты в Уиллоуз-криг?
— Я⁈ С кражей карты⁈ Нет-нет-нет! Я ничего не крал! — закричал лавочник, бледнея, краснея и обливаясь потом.
— Я бы удивился, если бы вы крали, — окинул его взглядом Уильям, и лавочник вдруг осел, осунулся и тяжело задышал, обмахиваясь ладонью. Он наконец понял, кто перед ним и что всю его ложь раскусили с первых же слов.
— Я клянусь, клянусь, инспектор! — Лавочник даже подался вперёд, будто это сделало его признание более искренним. Голос его срывался. — Я ничего про карту эту не знаю! Мне дали на передержку! Сказали только, что придут ребятки тогда-то и тогда-то, нужно отдать!.. Не губи!
Уильям презрительно сморщился.
— Почему карту отдали вам?
— Не знаю! Не вру, не вру, видите! — Уильям видел. — Мне сказали, что так надо. И что это связано с картой… Вернее… — Лавочник заикал. — Карта, ик, она, ик, была, да, ик, у меня день всего, ик. Каждый раз боялся прикоснуться к ней. Знал, что проблемы будут! А у меня и так бизнес… Вы понимаете какой. Только чёрных делишек не хватало.
— Знаете, кто заказчик?
— Нет.
Ложь. Уильям нахмурился.
— Ладно, — не стал настаивать он, сверял лавочника взглядом. Тот немного расслабился, решив, что его больше не читают, раз не видят этой крошечной уловки. — Мне нужно описание тех, кто пришёл к вам за картой.
— Н-но… Зачем? Они же…
— Только двое. Их было трое, мы в курсе. — Лавочник снова занервничал, а Уильям поднялся. — Вы подумайте, повспоминайте. Заодно, может, вспомните того, кто вам это всё заказал. Конкретно по этому делу вас не задержат, не арестуют. Вам придётся проехать в участок, потому что ваша лавка содержит артефакты, которые продаются незаконно, а потому подлежат изъятию. К тому же часть ваших сделок — мошенничество. За это предполагается огромный штраф и срок на несколько лет. Но, — лавочник напрягся заинтересованно, — за содействие королевской полиции в этом деле вам могут несколько смягчить приговор. К тому же, — Уильям улыбнулся, видя, как бледнеет лавочник и как внутри у него борются бандитские принципы и желание спасти свою шкуру, — один из двоих подстреленных жив и, как только придёт в себя, наверняка будет рад сдать и вас, и своих пособников, чтобы скостить себе срок.
Ноздри лавочника яростно раздувались. Он сверлил Уильяма взглядом блёклых поросячьих глаз, обзывая в душе самыми грязными ругательствами, но молчал. И Уильям оставил его с этим гневом и разрывающими чувствами.
Когда без пятнадцати полночь автомобиль Уильяма подъехал на стоянку у гостиницы. Макс разбудил Лиз. Она нехотя продрала глаза. Голова была чугунной, и казалось, что по ней долго остервенело били. Усталость будто не отошла после короткого тревожного сна, а лишь увеличилась, и каждая ранка, каждый синяк и царапинка ныли и пекли. Лиз хотелось снова заплакать и даже попросить увезти её в город к Агате. Та бы её обняла, утешила, а Пэтти приготовила бы сладкий чай с молоком и пенкой из взбитых сливок. Только у неё такой чай выходил не противным. Но попросить уехать значило признать своё поражение, беспомощность и непригодность, а к такому Лиз была не готова.