Оба молчат. Охранники переглядываются.
— В конце концов, господа, эксперимент вы можете поставить сами. И лучше сделать это как можно раньше.
За прошедшие год с небольшим наш суетливый мирок изрядно потерял в темпе, выцвел, да и вообще — поистрепался как-то. Цвета потускнели, а о звуках даже и говорить-то не хочется, чтобы лишний раз не бередить… Но сейчас я слышу каждый свой шаг, я слышу чужие шаги, я слышу голоса людей, шум машин и ветра — как при включенном диктофоне. Мне становится страшно.
Я нахожу строение, выбранное Мариной в качестве места нашей встречи, нахожу выбранный ею столик, за которым она и сидит — но чего-то очень важного я не нахожу.
— Привет, — говорю я и сажусь за столик.
Она молча кивает, пряча лицо. Подпархивает этакая юная свежая официанточка, я заказываю горячий шоколад и лимонный пирог, и она упархивает исполнять. Молчим дальше. Я смотрю в окно, и тут до меня медленно доходит, что эпитеты, которыми я мысленно наградил официантку, неслучайны, причем вдвойне. Она их действительно более чем заслуживает, но вот моя собеседница сейчас ну никак не выглядит ни юной, ни свежей. Это, видимо, связано с погодой… и, скорее всего, с работой…
— Они все забрали, — тихо говорит она, словно отвечая на мои мысли. — Выбрали все подчистую и ушли. Так что работу ты потерял.
— Вон оно что, — пробормотал я и снова уставился в окно.
— Надеюсь, я тебя не очень огорчила, — говорит она.
Если бы в ее голосе было немного жизни, это сошло бы за сарказм, но жизни в нем как в листе бумаги под кварцевой лампой. Я хмыкаю и смотрю на чистое небо уже как-то по-новому. Взглянуть на старое небо по-новому… Я прокручиваю эту фразу в голове несколько раз, и с каждым разом она мне нравится все больше. И я принимаю решение озвучить ее.
— Ты и дальше намерен угощать меня подобными сентенциями? — спрашивает она.
— Хорошо. Давай по-другому.
Я резко подаюсь вперед, облокачиваясь на столик и приближая свое лицо к ее лицу, так, что она отшатывается.
— А ты помнишь, — говорю я громким свистящим шепотом, — что я говорил тебе? Обманывать нехорошо, — и я откидываюсь на спинку стула, наблюдая за произведенным эффектом.
— Сволочь ты все-таки.
Я киваю:
— Отзывчивый мальчик в тысяче километров на холме.
Но она опять смотрит в сторону, потому что прискакала официантка с моим заказом.
— Вот, пожалуйста, горячий шоколад и лимонный пай, — девушка ставит принесенное на столик.
— Благодарю.
Официантка улыбается и снова упархивает. Я разворачиваю вилочку из салфетки, аккуратно отделяю ей кусочек пирога, отправляю его в рот, запиваю глотком шоколада и жмурюсь от удовольствия.
— Прекрасно. Учись, между прочим.
— У кого?
— Да вот хоть у нее, — я указываю вилочкой на официантку, которая сейчас болтает у стойки с барменом. — Приносит же. Иногда пироги, иногда радость.
И я неспешно принимаюсь есть пирог. Потом, когда на тарелке почти ничего не остается, я откладываю вилочку, отпиваю еще глоток и заявляю:
— Слушай, это не я тебя сюда позвал. Это ты меня сюда позвала. Тебе горы, мне конфеты.
— Я не знаю, — тихо говорит она. — Он умер…
— Понятно.
— Ничего тебе не понятно!
— А кто кого подсадил?
— Ну… Он первый… попробовал…
— Тогда да, непонятно, — соглашаюсь я.
Снова молчим. Я отодвигаю пустую тарелку.
— Знаешь, у меня как-то случай был… Есть такая улица — Новая Басманная, знаешь? — никакой реакции. — Вот. Она идет по мосту, над какими-то там железнодорожными путями, ну, там, рельсы, провода, столбы всякие, понимаешь. И я как-то летом — солнышко там, жара, ну нормальное лето, короче, — шел через этот идиотский мост. В офис. Перешел уже почти, а тут ветер как дунет — и сдувает с меня кепку, и она не просто там куда-то летит — она летит в сторону путей и застревает на ближайшем столбе, прикинь. Ну, я так постоял, посмотрел, думаю — ну и хрен с ним, с плащом, и, короче, пошел в офис. Забрал там какую-то ерунду, возвращаюсь назад, смотрю — нет кепки. На столбе, то есть, нет. А под столбом есть. Спустился, поднял, отряхнул, в сумку ее спрятал и ушел…
— Что мне делать?
— А я-то тут при чем?
— Я думала, ты должен знать, — в ее голосе звучат слезы.