– Вы можете идти, – сказал ей Рэнд. Видя, что девушка не понимает, он повторил то же самое по-французски.
Горничная не двинулась с места, а лишь тряхнула головой, умоляюще глядя на Рэнда. Поняв, что он не собирается прогонять ее, она замерла, прижавшись к стене, и простояла так целый час, печально наблюдая, как пришел другой врач, высокий и худой господин, рекомендовавший пустить отравленную кровь.
Представив себе большие деревянные чаши, ланцет, которым врач вскроет вену на нежной шее мадемуазель и струйку крови, Мирель готова была закричать от ужаса, но Рэнд, отказавшись от услуг доктора, попросил его немедленно уйти.
– Чудный образчик, – бормотал он, когда врач торопливо покидал комнату. – Вот почему люди боятся докторов больше, чем самой болезни. Бог знает, как еще человечество выжило, несмотря на их усилия!
– Месье де Беркли, – произнес управляющий, с беспокойством глядя на Рэнда. – Что вы намерены теперь делать?
– Я хотел бы задать несколько вопросов тем, кто готовил пищу и кто принес ее сюда.
Он посмотрел на горничную.
– Пусть она присмотрит за мадемуазель, пока та не проснется.
– Пока она.., конечно, – ответил управляющий, с сомнением глядя на Розали.
Он отдал Мирель необходимые распоряжения, и она с такой живостью закивала, что несколько черных как смоль локонов выбились у нее из-под маленького чепца.
– Попросите служащих подождать в соседней комнате. – Лицо Рэнда стало непроницаемым. Он говорит по-французски, и Мирель понимала, о чем шла речь. – Мне не нужен никто, кроме горничной, и прошу немедленно сообщить, если кто-либо появится у двери.
– Да, месье, – услужливо закивал управляющий. – Через минуту я пришлю вам людей, с которыми вы хотели поговорить. – И он поспешно покинул комнату.
Вздохнув, Рэнд взъерошил волосы. Все происходящее казалось ему чем-то нереальным, словно бы дурным сном.
Он не допускал мысли, что это было делом рук грабителей, хотя и знал о похожем случае, закончившемся кражей. Он подозревал, что это связано с распространением слуха о родстве Розали и Браммеля. Может быть, они хотели потребовать за нее выкуп? Или это действия какого-нибудь мстительного кредитора? Определенно, здесь была совершена попытка похищения, провалившаяся потому, что Розали успела позвать на помощь.
Рэнд поморщился, представив, что кто-то хотел пробраться в комнату отеля в то время, как он и Розали будут отравлены опиумом.
– Почему она в платье? Почему вы не переодели ее? – сердито спросил Рэнд. – Ночные рубашки здесь, – добавил он, указывая на комод.
Как только Рэнд вышел из комнаты, Мирель, покраснев от смущения, бросилась выполнять приказание.
Рэнд вскоре понял, что малышка горничная ужасно боится его, думая, что он сотрет ее в порошок, если она в чем-то не угодит ему, и постарался быть с ней добрее.
Опрос служащих так ничего и не дал. С их слов следовало, что вино, прошедшее через множество рук, могло быть отравлено кем угодно и где угодно, и указать точно подозреваемых или мотивы преступления было практически невозможно.
Первые двадцать четыре часа не принесли никаких изменений в состояние Розали. Рэнд неотступно находился у ее постели, то погружаясь в дремоту, то бодрствуя, но Розали не приходила в сознание. Лицо ее было словно из воска.
Когда ему казалось вдруг, что жизнь уходит из ее слабого тела, он вскакивал, чтобы услышать ее дыхание, проверить пульс. Она была жива, тревога унималась, но беспокойство все же не покидало его. Чего следует ожидать? Не будет ли ухудшения?
Мирель все время была поблизости. Маленькое личико ее было печально, глаза тревожны. Она делала вид, что не слышит слов Рэнда, когда он отсылал ее спать.
Встав в который раз, Рэнд подошел к окну. Задумчиво глядя в темноту улицы, он ощущал непереносимую тяжесть своей вины, с грустью думая о последнем разговоре с Розали. Он пришел, чтобы просить у нее прощения, поцеловать ее, сказать ей с обычной своей самонадеянностью, что не даст ей уйти. Проклятие, она порой заставляла его забыть о благоразумии. Больше он не должен ей позволять так действовать на него.
Он вспомнил о Лондоне, о своих приятелях. Любопытно, смогли бы они понять его нынешнее положение. Вряд ли. Они гордились тем, что были беззаботны, не зная ответственности и раскаяния, мучивших его сейчас.
Но ведь и сам он еще недавно был таким же. Ну что ж, теперь он получил по заслугам. Внезапно ему вспомнились все разговоры и обвинения старого графа, больно задевшие его за живое. Он обращался с Розали, как с букетиком цветов, мимоходом собранным у дороги, не задумываясь о том, что в этом букете уникален каждый лепесток, о том, что Розали нуждалась в защите и заботе. А он играл с ней!
Играл в желание и равнодушие, соблазняя ее, пока она наконец сама не пришла к нему. Зная, какая темнота в его собственном сердце, как мог он требовать ее согласия на брак с ним с такой настойчивой дерзостью? Рэнд горько улыбнулся.
Несколько раз он с удивлением замечал, что заставляет Мирель неотступно находиться при Розали. Это было необъяснимо, непонятно, ведь они не знали друг друга прежде. Мирель сновала взад и вперед, то умывая Розали, то расчесывая ее волосы и аккуратно заплетая их, то меняя простыни, вытирая пыль и наводя порядок в комнате.
Она тихонько разговаривала сама с собой, напевала обрывки мелодий, а в кармане ее передника всегда лежала маленькая книжка. Она была образованной девушкой, что нечасто встречалось среди французских горничных К тому же она была невероятно впечатлительна.
Мирель не старалась заслужить расположение Рэнда Она все еще чувствовала себя неловко рядом с ним.
С приближением очередной ночи Рэнд встал с кресла, стоявшего у кровати Розали, и подошел к бюро. Он сел и написал подробное письмо Бэнчасу, своему управляющему в Гавре, о долговых обязательствах Джорджа Браммеля. Рэнд понимал, что именно болтливость Браммеля привела к сложившейся ситуации, и не намерен был прощать ему этого.
Он требовал, чтобы Бэнчас поехал в Кале и, лично встретившись со всеми, кто имел какие-либо дела с Браммелем, добился того, чтобы все кредиты, кроме самых необходимых, были закрыты.
Браммель будет получать только самый минимум, только то, что достаточно для поддержания жизни, как бы он ни упрашивал и ни льстил. Никаких новых галстуков, шампанского, японского лака для туфель, никаких портных, масел для волос, никаких миндальных бисквитов, дорогого нюхательного табака. Больше не будет изысканных обедов, прогулок по бульвару. Хотя Браммель, потеряв весь свой лоск, наверняка и сам не захочет показываться на публике.
В приливе гнева Рэнд думал о том, что неплохо было бы вовсе лишить Браммеля средств к существованию, но мысль о том, что он, возможно, отец Розали, удерживала Рэнда от подобного шага.
Розали, вероятно, будет поражена, узнав, что предпринял Рэнд. Но он поклялся, что, если она умрет, Браммеля постигнет неминуемая кара.
Он сидел и думал, забыв об ужине, который приготовила Мирель. После случившегося она никому не доверяла и теперь сама наблюдала за всем с важностью шестнадцатилетней девушки. Увидев, что блюдо осталось нетронутым, она робко спросила:
– Все накрыто. Почему вы не кушаете, месье?
– Я не голоден, – рассеянно произнес Рэнд, мельком взглянув на Мирель. Положив письмо в конверт, он поставил на него сургучную печать. – Съешь сама.
Мирель подошла к столу, а Рэнд снова уселся в кресло у постели Розали, Умоляюще посмотрев на Рэнда, Мирель робко протянула ему сандвич.
– Вы ничего не ели, – чуть слышно проговорила она.
– Ты думаешь, это улучшит мое настроение? – Он откусил от хрустящей булки.
– Да, месье, – кивнула Мирель, и Рэнд вдруг рассмеялся.
Мирель принесла ему крепко заваренный чай, и, поблагодарив ее, Рэнд подумал, какая безрадостная жизнь у этой девушки. Она много и тяжело работала, не ропща и не жалуясь, всегда была услужлива и добра, а сообразительностью превосходила многих слуг.
– Твои родители работают в отеле, дитя?
– У меня нет родителей, месье.