— Всё шуточки шутишь? — помрачнела рыбница ещё больше.
— Обожаю шутить шуточки, это второе моё любимое занятие после обучения Авроры.
— Ага, ага, вижу я, как ты её учишь! — вдруг оживилась Форсунка. — Ты поднялась на борт «Чёрного олеандра» два дня назад, и за все эти дни я вот ни разу не видела, чтобы ты хоть чему-то обучала малявку. Малявка иногда читает книжки и сама что-то пытается чаровничать, а ты только и делаешь, что ешь, спишь, слоняешься по палубам и ветерок нагоняешь. Хреновая из тебя училка, как я погляжу.
Элизабет, уставившись на улыбающуюся рыбницу колючими зелёными глазами, молчала. Молчала до тех пор, пока у Форсунки с лица не сползла довольная ухмылочка. Не выдержав взгляда чародейки, Форсунка отвернулась.
— Пока я и Аврора находимся на борту судна, мы не учительница и ученица, а обычные пассажирки, — слегка хриплым голосом промолвила удрализка и спрыгнула с кабестана. — Говоришь, Аврора сама пытается колдовать, пока я не вижу? Вот шельма, ведь строго-настрого наказывала не заниматься самообучением во время плавания! Хорошо, спасибо за сигнал, я проучу её за непослушание.
— Ну вот, подставила малявку… — с сожалением шепнула рыбница, утирая вздрагивающие ноздри.
— Обучаться магии, а особенно Авроре, опасно на «Чёрном олеандре» хотя бы потому, что он сделан из дерева и движется посреди гигантского моря, где до самой близкой суши сотни километров, не меньше. А Аврора ещё толком не умеет контролировать выбросы Силы, достаточно одной крохотной осечки, чтобы «Чёрный олеандр» превратился в факел или глыбу льда. Как тебе перспектива колыхаться на волнах до скончания времён в образе уродливого айсберга? Вот поэтому я и не занимаюсь обучением девочки, хотя, безусловно, желаю этим заниматься со всей ретивостью. Понятно? Тебе понятно, Айя?
— Понятно, — поморщилась рыбница. — Потерпи, осталось недолго глазеть на кислую рожу Сьялтиса. Ещё день-два — и по носу появится земля империи. Знаю я этот маршрут, плавала по нему уже. Сьялтис хочет высадить вас в Наутилусе. Отвратительный городишко.
— Мне кажется, для тебя любой населённый пункт априори отвратительный, если в нём проживает хотя бы один человек или мерфолк.
— А вот не надо, на сей раз я говорю истинную правду! Хуже дыры ни в сказке сказать, ни пером описать! Наутилус — это фактория, основанная давным-давно эльфьими торговцами, маклерами, компрадорами и другой купеческой нечистью. Эти вшивые остроухие хуже людишек! Люди хотя бы не юлят и напрямую заявляют, что ненавидят тебя и весь твой род, а эти торгаши мило улыбаются, жмут руки, рассыпаются в сладких словесах, а сами спят и видят, кабы тебя захомутать, сделать своей рабыней, продать и отправить батрачить на полях и плантациях. Однажды один из торгашей напоил меня, и я чуть не подписала какой-то контракт, по которому должна была бороздить оралом поля какого-то поганого землевладельца. За конягу меня принял тягловую, сволочь такая! Ну, ничего, когда я протрезвела на следующий день и припомнила вчерашние события, то вернулась и выдавила торгашу глаза. Надеюсь, после моего жизненного урока он исправился и перестал объегоривать глупцов.
— Я уверена в этом.
Ночь прошла спокойно, даже в какой-то степени уныло. Элизабет проснулась поздно, в двенадцатом часу, и ещё долго сидела в капитанском кресле с закрытыми глазами, вслушиваясь в приглушённые звуки, просачивающиеся сквозь балконные двери незримыми нитями. Удрализка чутко ловила эти нити и сматывала их в общий клубок цельной картины: на воду сбрасывали шлюпы, где-то что-то металлически гремело, дрожало, матросы топали ногами по настилу и возбуждённо перекрикивались…
Тонем, что ли? — с усмешкой подумала рыжекудрая серокожка, ворочаясь в кресле. — А где крен? А, наверное, тонем по всей площади днища равномерно… Так, ладно, пора вставать. Пора… Ну, ещё пять минуточек — и всё.
Спустя час чародейка вышла на верхнюю палубу. Быстро оценив погоду, она набросила на голое тело открыто-смелое летнее платьице, больше напоминающее утреннее неглиже, и охватила шею дорогим и безумно красивым изумрудным колье взамен пострадавшего в ходе вчерашней схватки с доппелем серебряного медальона.
Сьялтис, стоящий на шкафуте и раздетый по пояс, действительно руководил сбросом шлюпов. «Чёрный олеандр» простаивал с полностью убранными парусами, воздух горячился, расплавляя в своих жарких волнах белый диск солнца и редкие завитки перистых облаков. Жара стояла неимоверная. Ни малейшего дуновения ветерка не порождало тихое, застывшее недвижимым гуляшом море.