Когда Аврора нашла мать, та наполняла уже третий кубок и на достигнутом останавливаться не собиралась.
— Здравствуй, дочка, — поприветствовала белокурую девочку эльфийка, поднимая наполненный до краёв кожаный кубок и затыкая шпунтом пузатый анкерок. — Так-так, что это? Ты опять испачкала своё платье?
— Прости, это вышло случайно, — Аврора надеялась, что удрализка не заметит размазанное масляное пятно на чёрном подоле, но, как всегда, ошиблась. — Иезекииль показывал мне котельную, а там…
— Вот сама и будешь отстирывать пятно. По-обычному, как прачки — с щёлоком, стиральной доской и щёткой. Будет тебе уроком… Куда подевалась Форсунка, она же вроде ни на шаг не должна от тебя отходить?
— Она наверху спорит с эльфом из-за ворона.
— С каким эльфом?
— С тем, который пришёл с другого корабля. Из Соты Альянса.
— Фридрих фон Контариус? — Элизабет вдруг вспомнила, с каким из мастеров она так и не успела познакомиться.
— Да! Он говорит, что ворон принадлежит ему, а Форсунка не верит и возвращать птицу не хочет.
— Похоже, Фридрих недостаточно убедителен, — улыбнулась Элизабет, отпивая вино из кубка. — Дай-ка угадаю: Форсунка требует денег за возвращение пташки, а благород отказывается платить?
— Ничего она не требует, она хочет оставить ворона себе и не соглашается ни на какие деньги. Она недавно сказала мне, что всегда мечтала о ручной птице. О вороне. Ворон — птица аристократическая, важная и умная, под стать Форсунке. Так сказала Форсунка!
Элизабет оторвалась от кубка и сладко причмокнула влажными, словно отполированными губами. Глянув на капли кровавого напитка, скопившиеся на донышке, удрализка вновь запустила кубок под шпунт.
— А ты что думаешь по этому поводу? — спросила учительница у ученицы. — Надо вернуть ворона хозяину, который потерял его, или же Форсунка справедливо завладела птицей, когда ухитрилась поймать её?
Поколебавшись с мгновенье, девочка ответила:
— Надо вернуть Тимофея Леопольдовича эльфу, потому что Тимофей Леопольдович его и только его! Я… Так думаю.
— Интересно. А ты говорила об этом Форсунке?
— Зачем? Если Форсунка не слушает эльфа, то меня и подавно не услышит. Ещё и посмеётся надо мной, и малявкой обзовёт, она всегда так делает. Без толку.
— А вдруг нет? Вдруг послушает тебя? Ты ведь даже не проверяла. Ну-ка, иди и потребуй от Форсунки вернуть ворона хозяину. Потом придёшь и расскажешь мне всё.
Девочка снова замялась, теребя в руках ручку ридикюля.
— Я попробую, — буркнула Аврора и убежала из помещения.
Элизабет сделала последний глоток из кубка и вытерла губы рукавом.
— Отвратительное пойло.
— Ну и что? — первым делом спросила удрализка у возвратившейся дочери.
— Форсунка отдала ворона Фридриху, когда я попросила её об этом.
— Вот видишь, всё вышло в твою пользу. А знаешь, почему?
— Потому что… Я поступала по справедливости?
Элизабет опустошила очередной кубок и икнула.
— Что? А, ну да. По справедливости. Ворон прнадл… — поперхнулась Элизабет и заплевала штаны карминовыми брызгами. — Что-то у меня язык заплетается. Думаю, семь кубков будет достач… Достачот… Семи кубков хватит, чтобы прогнать туман. Дочка, иди в трюм, я пошлю к тебе Шай’Зу. Она присмотрит за тобой, пока я буду возиться с завесой.
— Но я хочу быть с тобой! — возмущённо пискнула девочка. — Я буду тебе помогать, я чародейка.
— Молчи уж, чародейка, и без твоих соплей обойдусь. Наверху может стать очень опасно, когда пелена спадёт, я не хочу рисковать зазря.
— Ну… Ладно, как скажешь.
— Вот-вот. Спрячься, лучше схватись за что-нибудь устойчивое и ни на шаг не отходи от Виолетты. Поняла?
— Да, мама.
— Умница. Пошли.
У первого трапа мать и дочь разделились: Аврора, ловко перепрыгивая через две ступени, сбежала вниз, во тьму, туда, где раздавались храп и ржание Рысанки и приглушённый голос Трубенского — парень любил поболтать с самим собой за неимением более благодарных слушателей; Элизабет, с трудом переставляя копыта, взобралась на шкафут, туда, где было жутко холодно и ветрено.