Старик одобрительно улыбнулся. От набрякших век в стороны разбежались благодушные морщины. И другие старейшины покивали на уважительное приветствие.
– Прости нас, аги. Но мы позвали тебя в столь позднее время, чтобы ты помогла оградить наш паул от беды.
Он махнул рукой воинам у двери. Они вышли, но скоро вернулись, ведя под локти двоих чужаков из тех, кто на тайной тропе ей встретился. И внутри похолодело, когда в одном Таскув узнала своего давишнего пленителя. Руки мужей были связаны за спинами, но казалось, они настолько могучи, что лишь небрежно двинут плечами – и верёвки разорвутся, точно травинки. Ростом они оказались на полголовы выше всех, кто здесь стоял.
Второй пленник был старше невольного знакомца Таскув, но чуть помоложе её отца. Он мрачно смотрел перед собой и достоинства не терял, несмотря на то, что связан. Его пепельно-русые волосы до плеч не несли нитей седины, лицо, рубленое и твёрдое, как у идола, ещё не покрывали морщины, но глаза выдавали каждую нелёгкую зиму, что ему довелось прожить. Так обычно выглядят вожди.
Схваченные вогулами мужчины явственно походили друг на друга. Знать, родичи. Оба по виду воины, хоть оружие у них уже отобрали: но это всегда заметно по особому наклону головы, осанке и выражению глаз. А ещё по силе, что упругими, точно тетива, волнами всегда исходит от мужей, не раз за свою жизнь проливших кровь. Свою или чужую.
Молодой пленник с живым интересом оглядел Таскув и улыбнулся. Узнал. Да к тому ж маленькая по сравнению с ним – едва до плеча достанет – шаманка, верно, казалась ему забавной. Приятная та улыбка вышла, добрая и только слегка лукавая, будто то, что он оказался в плену, его, скорее, веселило. И Таскув вдруг стало совестно за то, что родичей переполошила, неприятности на гостей навела.
– Охотник Унху сказал, что они пришли тропой, которую знает только наше племя и остяки, – позволив всем вокруг хорошенько разглядеть пленников, продолжил старейшина. – Их больше, мы привели только вожаков. Мы не знаем замыслов их и не видим истинных лиц. А за этими личинами могут скрываться злые духи.
– И чем же я могу помочь, почтенный Альвали?
– Ты видишь то, что не видят другие. Мы хотим, чтобы ты выяснила, кто они на самом деле: люди или духи. И тогда мы сможем решить, как поступить дальше.
Таскув и так видела, что незнакомцы вовсе не злые духи, но старейшины не поверят, если она скажет об этом без проведения нужных ритуалов. Среди них есть “знающий” – и он проследит, чтобы всё прошло, как надо. И если возникнет хоть тень сомнения, пленников вряд ли ждёт завидная участь.
– Скажите, кто вы есть, – обратилась Таскув к старшему на их языке.
Говорить на нём её научила мать, а ту – бабушка Тори-эква. Когда-то, ещё до переселения в долину Ялпынг-Нёра, вогулы много знались с чужеземцами, которые тогда пришли с запада на больших лодках по рекам и верхом на лошадях – по земле.
Воин, кажется, удивился. Но с должным уважением он наклонил голову и проговорил размеренно:
– Я воевода Муромского князя. Зовут меня Отомаш. Я со своими людьми пришёл с юга по велению дружины княжича Ижеслава Гордеича. С ним случилась беда. Его всё больше одолевает неведомая хворь. Он много дней лежал в лихорадке, и до нашего отъезда ему не стало лучше. Мы боимся опоздать. Дружинный лекарь бессилен, как и волхв. Но мы услышали, что есть в вашем племени умелая кудесница, которая может излечить от многих болезней. Потому и пошли сюда. А тропу показали нам ваши соседи из рода Мось. По ней мы добрались гораздо быстрее. Со мной мой сын Смилан, – он кивнул на второго пленника. – Мы никому не хотим зла. И уж, верно, мы никакие не духи.
Старейшины мрачно выслушали рассказ того, кто назвался воеводой Отомашем. Не все поняли каждое его слово, но любой из них хоть немного, но знал чужеземный язык.
– А откуда нам знать, что вы соседей наших не околдовали? – высказал сомнение другой старейшина. Тот самый “знающий”, старик прескверного нрава. На его сморщенное, словно осенний лист, лицо легла тень подозрительности. Остальные согласно покачали головами.
Таскув подавила вздох. Не дождется её сегодня Унху… И обиду в чёрных глазах затаит неизбежно.
– Нечем нам доказать это, верно, – повёл плечами Отомаш, а сын его сдвинул брови, но взгляда не опустил, мол, нечего нам скрывать.
С вызовом он посмотрел сначала на старейшин, а затем и Таскув, будто она тоже в чём-то их обвинила. Хоть она просто хотела предупредить родичей. А теперь получается, от неё их судьба зависит. От шаманки, которая по молодости даже бубен себе ещё не смастерила – прабабкиным пользовалась, покуда восемнадцать зим не справит. Как она скажет после обряда, так и будет: скажет – люди, извинятся старейшины, примут гостей с радушием, а скажет – духи, живыми им из паула не выйти.